Фантастический рассказ

Это перевод истории с Reddit

Я заметил его, когда священник шёл по центральному проходу.

Дядя Росс.

Как ни странно, он был жив-здоров, стоял в конце зала в чёрном костюме и сиял своей привычной чеширской ухмылкой.

Тот самый дядя Росс, что лежал в открытом гробу у алтаря.

Я схватил мать за руку и прошептал:

«Ты его видишь?»

«А?»

«Дядя Росс! Вон там.»

«Не сейчас, Джейкоб.»

Никто в церкви, похоже, не замечал, что среди них ходит оживший мертвец. Всё внимание было приковано к проповеди.

— «Мы собрались сегодня в любви, скорби и памяти…» — начал священник.

Когда я снова посмотрел, дядя Росс сидел уже на ряд ближе. Он поёрзал за перченой бородкой и глянул на меня своими бешеными зелёными глазами.

«Эй, Джейки!»

У меня вырвался нечаянный крик.

Священник замолчал. Все уставились на меня. Мать схватила меня за плечо.

«Джейкоб, что случилось?»

«Я… Ты разве не видишь его?»

«Кого?»

Люди косились на меня, явно встревоженные выходкой мальчишки. Никто не замечал очевидного, улыбающегося дядю Росса посреди толпы.

Я указал туда, где его видел, в трёх рядах впереди.

«Дядя Росс…» — прошептал я наполовину в смятении.

Мать оглянулась и покачала головой. Она сжала мою руку с суровым видом.

«Ты будешь вести себя прилично?»

Все смотрели туда, куда я показал. Никто не видел дядю Росса.

Но я видел.

Дядя улыбнулся мне, оглянулся и шутливо пожал плечами, будто говоря: «Дядя Росс? Не, не видел!»

Я отвернулся и зажмурился. Этого не может быть. Этого просто не может быть.

Я сосредоточился на священнике, на дрожащем теноре его голоса.

— «…Внук, брат и многолетний сотрудник ЦЕРН, наш покойный сделал немало значительных открытий. У него, как говорили, был “блестящий ум”, и он всегда озарял любое помещение…»

Я скрипнул зубами и оглянулся.

Дяди Росса не было.

На его месте — пустой воздух.

И вдруг мозолистая рука коснулась моего запястья. Я поднял глаза. Дядя Росс сидел рядом.

Один палец к губам.

«Т-сс.»

Ещё миг назад место рядом было пусто, а теперь дядя улыбался, хихикая сквозь зубы.

Страх сковал меня.

«Просто делай вид, что меня нет, Джейки. Не обращай на меня внимания.»

Мать и глазом не повела. Она слушала священника.

«Забавно, да?» — хихикнул дядя, явно вещая на частоте, слышимой только мне. — «Все эти болваны думают, что я мёртв. Думают, что я мёртв, Джейки! Но это не моё настоящее тело. Нет-нет. Это всего лишь копия. Пустышка.»

Я отвернулся от призрака и снова уставился на священника. Я не понимал, что происходит, но знал, что так не должно быть.

«Я выбрал тебя специально, Джейки. Ты самый младший. Это должен быть ты.»

Лёд его дыхания щекотал мне ухо.

Всю шею сводило судорогой.

«Через пятьдесят лет ты включишь машину. Вот и всё, что мне нужно. В 2044-м включишь машину. Подробности расскажу потом.»

Он откашлялся и похлопал меня по колену. Ноги у меня онемели.

Дядя встал и вышел в проход.

«Ты и я против всего мира, малыш! А ну-ка сделаем эти похороны запоминающимися, а?» — оскалился он. — «Отпразднуем!»

Он поднялся на помост и встал рядом с пастором.

— «…Хотя мы потеряли его в несчастном случае, его тепло, влияние и, конечно, научный вклад будут жить ещё многие десятилетия…»

Дядя поднял руку, сжал кулак и спокойно пропустил его сквозь голову священника, словно был голограммой.

Потом два пухлых пальца дяди вылезли из глаз пастора — будто его выкалывали изнутри. Пальцы зашевелились, проплывая под кожей старика.

Святой отец застыл.

В его глазах помутнело.

Тишина в церкви.

Все замерли.

«Отец Реми, вы…?»

Священник рухнул на пол, выгибаясь и трясясь. Судороги заставляли его катиться, рваться и с хрустом рвать связки.

«Боже мой!»

«Помогите!»

Из первых рядов выбежал щуплый мужчина в твидовом костюме — коллега дяди Росса.

Он смахнул упавшие свечи и сел рядом с бьющимся пастором, придерживая ему руки.

«Глянь, Джейки!» — дядя наклонился над твидовым мужчиной. — «Это Леопольд! Смотри, какой добряк.»

Дядя указал на голову Леопольда.

«Он единственный был достаточно умен, чтобы понять мою работу. Знал, что я хочу сделать в физике частиц…»

Дядя прошёл сквозь корчащегося пастора и присел рядом с коллегой.

«А теперь он больше ничего не узнает.»

Дядя обхватил Леопольда в медвежьих объятиях, врос в его голову и торс. Затылок дяди наложился на изумлённое лицо Леопольда.

Из носа Леопольда хлынула кровь. Он упал рядом со священником, судорожно бьясь на сцене.

«Господи!»

«Лео!»

Все смотрели на помост: там уже двое мужчин корчились, хлеща себя руками о кафедру.

Мама метнулась помочь, но я дёрнул её назад.

«Нет! Уходи!»

«Джейкоб, что ты—?»

«А-А-А-А-А!!!»

Крик тёти оглушил.

Она видела, как и её муж рухнул в проходе, задыхаясь пеной, и присоединился к судорожной чуме, что расползалась по церкви.

Дядя стоял над ним, хохоча:

«Плюются, как рыбки!»

Я потянул мать с нечеловеческой силой — так она потом говорила — мы скользнули между скамьями и выбежали из церкви.

Вытащив маму на парковку, я орал:

«Открывай машину и газуй! Быстро-быстро-быстро!»

Сердце билось в панике.

Я оглядывался из заднего сиденья мчавшейся “Хонды” мамы, видя, как дядя неторопливо проходит сквозь людей, оставляя после себя ряд извивающихся, захлёбывающихся эпилептиков.

Когда машина свернула, дядя сложил ладони рупором и крикнул:

«Помни, Джейки! Ты включишь машину! Ты вернёшь меня!»

Мне тогда было восемь лет.

Восьмой.

Конечно, мне не поверили. Мать списала моё буйное воображение на травму.

Это назвали «массовым психогенным заболеванием». Диковинный случай, необъяснимый ни полицией, ни врачами.

Большинство приступов прошло, люди вернулись к норме. Увы, некоторые постарше, как священник, умерли.

Сейчас мне уже за тридцать.

И хоть вы можете не поверить, всё это правда.

Всю жизнь я живу в страхе, ужасаясь мысли снова встретить безумного дядю Росса.

Говорили, он потерял рассудок, последние месяцы в ЦЕРНе был под надзором за «нецелевое использование оборудования». Люди видели, как он направлял мощные УФ-лазеры себе в виски. Он одержимо занимался “Декогеренцией частиц” — теорией, давно признанной невозможной.

Я видел его в кошмарах.

В отражениях ванной.

Иногда чувствую его ледяное дыхание у шеи.

Почти каждый день боюсь, что он снова появится где-нибудь среди толпы и устроит хаос.

К счастью, пока этого не случилось. Пока.

Но я чувствую, что скоро произойдёт. Потому что вчера ко мне пришёл гость.

Хотя он поседел и ослеп на один глаз, я сразу узнал Леопольда.

Он появился неожиданно с посылкой и сказал, что найдено нечто, связанное с моим покойным дядей.

— «Это была старая подсобка, скрытая за стеной, — сказал Лео. — Мы нашли её лишь потому, что шли ремонтные работы.»

Он поставил на кухонный стол маленькую картонную коробку.

— «Мы не понимаем, как такое возможно. Но внутри мы обнаружили скелет твоего дяди.»

Я моргнул:

«Что?»

— «Скелет в его старой форме и с бейджем. Он лежал в каком-то самодельном криогеническом аппарате. Крысы давно туда пробрались. Обглодали до костей.»

Он повернул коробку ко мне и отогнул клапан.

— «Я приезжал навестить твою мать, но после находки решил сначала к тебе.»

Я вынул содержимое: маленький хлопковый колпак с множеством длинных концов, будто шутовской. Похоже, на голову ребёнка лет восьми.

— «Ты знаешь, что в последние месяцы в Женеве с твоим дядей было неладно. Его отправляли к терапевтам… Не думаю, что он ходил.»

Я покрутил колпак, слушая, как звенят бубенцы на концах.

— «Но он тебя любил. Всегда высоко отзывался о племяннике.»

Я посмотрел в единственный живой глаз Лео:

«Правда? За что?»

— «Думаю, он видел в тебе поколение будущего. Что бы он ни открыл, передастся тебе, как наследнику. Так я это чувствую.»

На передней стороне красного колпака была чёрная вышивка красивым почерком. Я натянул ткань, чтобы разглядеть.

— «Не знаю, что он имел в виду, оставляя этот подарок, но мы нашли его в запылённой и развалившейся “машине”. Уверен, он хотел, чтобы это было у тебя.»

Я прочёл всю надпись.

You and I versus the world kid.

Я прикусил губу. Колючая проволока страха стянула мне горло. Я проглотил её.

— «Но как вы нашли его скелет в ЦЕРНе? Ведь мы уже давно похоронили его тело.»

Леопольд сложил пустую коробку своими бледными пальцами.

— «Дядя был загадкой всю жизнь. Никто не понял, зачем он тридцать лет назад прыгнул в реактор.» — Лео подошёл к дверям; тема явно тяготила его. — «Я посвятил немало лет, пытаясь разгадать его мысли. Без толку. Его теория Декогеренции оказалась ложной.»

Я хотел предложить ему кофе, он только пришёл, но он уже обматывал шарф.

— «Эй, ты можешь ещё остаться…»

Какой-то тяжёлый груз пал на Леопольда, слишком мрачный, чтобы описать. Он глубоко вздохнул и внезапно схватил меня за плечи.

— «Он хотел, чтобы колпак был у тебя, ясно? Забирай. Забирай!»

«Что?»

— «Что бы ни случилось, Джейкоб, держись от него подальше! Если увидишь его снова — беги! Не смотри на него. Не говори с ним. Не обращай внимания!»

«Погоди, Лео, ты о чём—»

— «Твой дядя должен быть мёртв, Джейкоб. И что бы он ни обещал, он лжёт. Он должен быть мёртв! ОН ДОЛЖЕН БЫТЬ, ЧЁРТ ВОЗЬМИ, МЁРТВ!»

Читать эксклюзивные истории в ТГ https://t.me/bayki_reddit

Подписаться на Дзен канал https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Это перевод истории с Reddit

Когда мой телефон упал на потрёпанный серый, когда-то чёрный прорезиненный пол, я заметил время — 1:22 ночи. Одна из немногих привилегий поздней смены заключалась в том, что, окончив работу в полночь, я получал в своё распоряжение весь спортзал. Если бы не привычка откладывать всё на потом, бездумно листать ленту и делать ленивую разминку, я уже полчаса как занимался бы. Закинув на гриф пару блинов, я улёгся на холодную гладкую искусственную кожу лавки и откинул голову. Знакомое покачивание из стороны в сторону, пока я устраивался поудобнее, было похоже на объятия старого друга.

Старый, заброшенный всеми Смит-тренажёр был моим любимым во всём круглосуточном зале. Все логотипы брендов давно стерлись под бесконечными потоками потных тел. Но для меня он был особенным. Работа с ним напоминала о скрипучем турнике в гараже моего отца, на котором он когда-то учил меня подтягиваться. Это вызывало ностальгию.

Сняв штангу с упоров, я медленно опустил вес, пока он едва коснулся груди, а затем без усилий выжал обратно, и гриф с металлическим скрежетом скользнул по направляющим. Многие считают ночную смену одинокой и депрессивной, но я расцветал, когда мог жить в независимости, которую даёт одиночество, особенно в спортзале, обычно переполненном звуками и запахами людей, доводящих тело до предела. Днём зал представлял собой минное поле из самобичующих сравнений и отвлекающих факторов, но ночью он превращался в площадку для меня и, изредка, ещё пары таких же одиночек.

Я прибавил ещё немного веса и взялся за следующий подход. Было тяжело, но каждое повторение давалось без борьбы. Жужжание люминесцентных ламп, гул вентиляции и ритмичное движение штанги вводили в медитативное состояние. Разбудила меня внезапная вспышка боли. С отвратительным хрустом, похожим на то, как отрывают ножку курицы, правое плечо отказало под стальным стокилограммовым прессом, падавшим на меня, как грузовик на льду.

Левая рука дрогнула, тщетно пытаясь удержать вес. На секунду я запаниковал. Как бы банально ни звучало, вся жизнь промелькнула перед глазами, но больше всего я думал о реакции семьи. Я ясно видел родителей, невесту и каких-нибудь дальних родственников у надгробия с надписью: «Умер как идиот». А ещё хуже — если бы меня нашёл очередной посетитель зала и лишь посмеялся над трупом, придавленным столь жалким весом; я бы умер от стыда, будь я ещё жив.

К счастью, мне хватило рассудка провернуть кисти, несмотря на адскую боль, и я услышал, как гриф защёлкнулся на фиксаторе, упёршись прямо в грудину. Сердце грохотало, словно отзываясь эхом в холодной стали. Дыхание стало прерывистым и сиплым, силы покинули меня вместе с болью. Внутри раздался укоризненный голос, пока грудь не могла полностью расшириться из-за давления.

«Следовало знать, что нельзя жать без страховщика», — нравоучительно бубнил внутренний критик. Я и вправду это знал, но самоуверенность победила чувство самосохранения. Я полагал, что вращающиеся крюки тренажёра достаточно надёжны, чтобы заниматься одному. Теперь же тяжесть, вдавливавшая маленький крестик в кожу, убедила меня в обратном.

Отбросив назойливый голос, я начал карабкаться ногами, сдвигая таз по лавке вниз. Медленно, мучительно грудь выскользнула из под стального тиска. Я вздохнул, чувствуя тёплую струйку крови под худи — деревянный крест содрал несколько слоёв кожи. Придя в себя, я стиснул зубы и попытался вытащить голову из-под грифа, но как ни крутился, ухо, челюсть или сам череп мешали выбраться.

Отчаявшись, я вскрикнул и забился ногами, как капризный ребёнок. Штанга зависла в зловещем покое, в считаных сантиметрах от открытого горла. Несмотря на всё, меня разобрал неудержимый смех; я понимал, что выживу, но перспектива быть найденным в такой позе казалась до нелепости смешной.

Так я и лежал, не в силах дотянуться до телефона, без единого человека поблизости. Я надеялся, что рано или поздно какой-нибудь другой ночник заглянет в зал и обнаружит мою беду. Головокружение, жажда и одиночество накрыли меня. Люминесцентные лампы казались палящим оранжевым солнцем пустыни, готовым выбелить мои кости после пиршества стервятников. Чтобы не думать о своём положении и глупости, я прикрыл глаза и решил подождать спасения.

Я вздрогнул, когда услышал, как хлопнула дверь.

— Эй! — крикнул я хриплым голосом. — Помогите!

Прозвучали скрипучие шаги, а я, моргая в нелепой белизне света, начал лепетать какие-то объяснения. Замолчав, я заметил, что незнакомец остановился всего в метре от моей головы и стоял молча.

— Не могли бы вы помочь? — жалко позвал я.

В ответ эхом разнеслось лишь рваное, хриплое дыхание фигуры. Я попытался посмотреть назад, различил лишь ноги и торс в длинной чёрной одежде. Древний уголок мозга приказал затаиться, и моё дыхание стало паническим, вторя тяжёлым вздохам незнакомца. Вдруг он рванулся вперёд, снял блину с ближайшей стойки, и я зажмурился в ожидании удара, но услышал только знакомый металлический щелчок — блин посадили на гриф.

С ужасом я наблюдал, как маскированный в капюшоне мужчина жадно навешивал диск за диском, пока рама тренажёра не начала стонать. Я понял: он собирается раздавить меня — на грифе уже больше полутонны, а шея идеально подведена под современную гильотину. В отчаянии я изо всех сил бил подбородком и лицом о перекладину, пытаясь выбраться, и вопил, моля о помощи, чтобы хоть кто-то стал свидетелем моей гибели. Но огромная мозолистая ладонь зажала мне рот, а другая медленно повернула гриф.

Разумеется, убийца освобождал штангу от фиксаторов, и сомнений не было: помогать он не намерен. В зверином порыве я царапал и колотил бревноподобные предплечья, вонзил зубы в жёсткую кожу его ладони, ощущая металлический привкус крови. К моему ужасу, он лишь хрипло захохотал, смешав боль, усилие и… возбуждение. Я чувствовал, как пот струится по его немытой коже, слышал учащённый пульс в его запястье. Этот мерзавец наслаждался происходящим. Затем раздался щелчок, и штанга начала давить с неумолимой силой.

В мгновенье до неминуемого удара я решился на отчаянный манёвр. Зацепив ногами раму лавки, я резко дёрнул корпус влево. Пока штанга падала, лавка опрокинулась. Я рухнул лицом в металлическую конструкцию, взор фейерверком озарили звёзды, а из того, что осталось от носа, брызнул тёплый фонтан. С чудовищным грохотом гриф врезался в пол, но из-за ширины блинов и того, что я лежал лицом вниз под рухнувшей лавкой, смерть проскочила в сантиметрах.

Не позволяя себе облегчения, я вскочил и тут же ударился головой о другую часть рамы — перед глазами вспыхнула новая галактика боли. Мигнув, я с ужасом заметил, что нападавший исчез. Мысли метались, череп раскалывался от свежих волн мучений. Телефон пропал, а всё привычное оборудование превращалось в арсенал ловушек.

Схватив маленькую гирю, я крался между рядами тренажёров, ощущая каждый звук. Тишину нарушал лишь шорох шагов и ровное кап-кап алой крови с моего лица. Правая рука безвольно повисла, каждая вибрация отзывалась в пальцах огненной болью, левая же держала гирю над головой.

Я попытался пробраться к выходу, но застыл от свежего ужаса. Убийца стоял, силуэтом вырисовываясь в стеклянных дверях, выше таблички «EXIT». Теперь я видел, что его рост не меньше двух метров с лишним, а плечи настолько широки, что не пролезут в обычный дверной проём. Голова была опущена, и из-под хирургической маски на пол стекали слюни. Он тяжело хрипел, шагая ко мне, сжимая кулаки размером с духовку.

Я попятился, готовый бежать, но взгляд зацепился за угол наклейки на магнитно-запертых дверях: «Охраняется Safeguard Systems LLC».

Собрав последние силы, я взмахнул и метнул 8-килограммовый шар. Чудовище пригнуло голову, подняло руки, удивлённое моей отчаянной выходкой, но снаряд угодил точно, расколов стекло. Сирена взвыла по пустому залу. Я знал, что помощь уже едет, и видел, как фигура замерла, обдумывая ситуацию. К моему изумлению, он просто развернулся и вышел через разбитые двери, опустив огромные плечи в разочаровании. Когда глухие удары его шагов перестали ощущаться в полу, я рухнул на колени и потерял сознание от боли.

Когда я пересказывал всё это ленивому, полноватому копу у своей больничной койки, история звучала куда менее страшно и в основном абсурдно. ДНК нападавшего, оставленная на месте, не совпала ни с одной записью, и дело быстро охладело, осело где-то в пыльной папке. К моменту выписки мне сообщили, что дальнейшие поиски безнадёжны, но я был слишком рад быть живым, чтобы переживать.

Несмотря на разрушенный дорогой тренажёр и в буквальном смысле вынесенную дверь, зал предложил мне пожизненный абонемент в качестве компенсации за почти смертельный случай. Но, зная, сколько месяцев реабилитации впереди, я вежливо отказался. Думаю, теперь мне больше подойдёт калистеника. Всё-таки поднятие тяжестей может быть опасно.

Читать эксклюзивные истории в ТГ https://t.me/bayki_reddit

Подписаться на Дзен канал https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Это перевод истории с Reddit

Мне стоило развернуться. Прошлой ночью я оказался один на тёмной просёлочной дороге в Орегоне, а мотор моей машины издавал болезненные захлёбывающиеся звуки умирающего двигателя. Я уже проехал километры после ближайшей заправки, и, когда двигатель, кашлянув, окончательно заглох чуть после полуночи, я проклял себя за то, что не заправился раньше. Стрелка лежала в пустой зоне, связи здесь не было, а аварийка мигала в тишине. Я подёргал ключ зажигания ещё пару раз — ничего.

Тогда я её и увидел. Вдалеке, у обочины, стояла фигура. Женщина в рваном пальто и красных сапогах махала мне рукой. Фары едва выхватывали её силуэт, но я различил бледное лицо и лихорадочные глаза. Поблизости не было ни города, ни дома, лишь чёрные деревья, утопавшие во мгле. Я попытался рассудить: может, ей нужна помощь. Наверное, мне не стоило останавливаться.

Здравый смысл вопил, чтобы я нажал на газ, но что-то удерживало меня на тормозе. Я опустил пассажирское стекло. На улице было ледяно. Женщина наклонилась, тонкие пальцы вцепились в дверную раму, длинные чёрные волосы спутанно падали на плечи. Дрожащим голосом она сказала, что её зовут Мия, её машина сломалась несколько миль назад и ей нужна поездка до следующего городка. Я оглянулся: позади была только тьма неба.

Её голос звучал ровно, без паники. Я колебался — слышал достаточно предупреждений о том, как опасно подбирать попутчиков ночью. Но в её глазах читалась беспомощность. Вопреки инстинктам я сказал: «Конечно, садитесь».

Мия забралась на пассажирское сиденье. При ней не было ничего, кроме помятой сумочки. Когда она устроилась, старое радио зашипело — сначала сплошные помехи, затем тишина. Она выключила его. На секунду вспыхнула старая кантри-баллада, прежде чем она пожала плечами и попросила меня тронуться. Едва слышное «Спасибо, очень ценю это» утонуло в рычании мотора.

Я попытался завести разговор: «Куда вы направляетесь?» — спросил я, пока мы медленно набирали скорость. Мия лишь пожала плечами, глядя прямо перед собой. Машину встряхнуло, когда я ускорился. Фары прыгали по густым соснам вдоль узкой дороги. Несмотря на печку, работавшую на полную, меня пробрал странный холод.

Минут десять мы ехали молча. Мия сидела неподвижно, её лицо застыло, словно маска. Я украдкой взглянул на её бледные черты; в глазах отражалась лишь тьма. Я предложил позвонить кому-нибудь за помощью. Она покачала головой: связи здесь нет, сказала она. Ей даже легче, что она теперь не одна.

Потом она снова заговорила, едва слышно: «Выключи радио». Я вздрогнул — даже не заметил, что кантри-песня всё ещё играла тихо-тихо. Щёлкнул тумблер, и в машине воцарилась тишина — только гул двигателя да ровное дыхание Мии. Я поёжился. В зеркале заднего вида она улыбнулась. «Спасибо, теперь всё в порядке», — прошептала она.

Вдруг в зеркале вспыхнули яркие фары. Позади нас появился грузовик: сначала набрал скорость, затем отстал и затаился. У меня внутри всё оборвалось. На этой дороге я не видел ни одной машины уже много часов. Глаза Мии тоже были прикованы к зеркалу, но она молчала.

Мия тихо усмехнулась: «Наверное, он подумал, что я голосовала. Странно, правда? Стоять здесь после полуночи», — сказала она с дрожащей улыбкой. Я лишь кивнул. В боковом зеркале я увидел, как грузовик остановился чуть позади, двигатель заглох. Я не различил, кто внутри, но ощущение было тревожным.

Я убедил себя, что водитель просто беспокоится о нас. Бросил взгляд на Мию; она выглядела почти довольной. И тут, без предупреждения, двигатель грузовика взревел, и он рванул вперёд. Не было ни фар, ни габаритов — мгновение он был там, и в следующее исчез. Снова наступила тишина.

Руки дрожали на руле. Я посмотрел на Мию; она лишь одарила меня спокойной улыбкой. Сквозь её куртку кожа казалась ненормально холодной. Мы ехали молча ещё долгие секунды: я тяжело дышал, она — тихо и ровно.

Наконец впереди замерцали неоновые огни круглосуточной заправки. Меня захлестнуло облегчение. «Сверни сюда», — тихо сказала Мия, кивнув на колонки. — «Заправь бак. Со мной всё будет, если я подожду здесь». Я повернул, гравий хрустнул под шинами.

Я поспешил внутрь, чтобы заплатить. Кассир бросил на меня вопросительный взгляд, но я соврал, что всё в порядке. «Будьте осторожны», — сказал он, когда я забрал сдачу и повернулся к выходу. Я махнул и поспешил обратно, собираясь помочь Мии с канистрой… но её не было. Пассажирское сиденье пустовало.

На нём лежал скомканный клочок бумаги. У меня перехватило дыхание: на нём был тот самый номер, который я видел днём в объявлении о пропавшей без вести.

Тут телефон завибрировал. С незнакомого старого номера пришло сообщение: «Спасибо за поездку». Я едва не выронил аппарат. В списке сообщений появились и другие ответы, которые я не писал: мой стиль, но чужие фразы. «Езжай осторожно», — гласило одно. — «Будь внимателен на дороге», — другое.

Знаю, звучит безумно, но я должен был это записать. Я сижу под мигающей вывеской заправки, 3:47 ночи, двигатель окончательно заглушён. Я всё ещё чувствую её взгляд, хотя её здесь нет. Пожалуйста, если когда-нибудь увидите одинокий силуэт на тёмной дороге глубокой ночью, подумайте дважды. Не все пассажиры такими кажутся. Спокойной ночи — или, может, до завтра, если мне повезёт проснуться.

Читать эксклюзивные истории в ТГ https://t.me/bayki_reddit

Подписаться на Дзен канал https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Это перевод истории с Reddit

Я живу с парнем по имени Леви. Мы делим аренду за двухкомнатную квартиру в старом дуплексе на окраине Остина. В целом, неплохо устроились. Жильё обветшалое, но жить можно, и мы в основном каждый сам по себе. Сначала он казался просто тихим парнем. Немного напряжённым, может, но не опасным.

Но через пару недель я заметил странность.

Он не спит.

Я не про бессонницу. Я вообще ни разу не видел, чтобы он спал.

Иногда я вставал часа в два-три ночи — он уже бодрствовал, сидел за кухонным столом. Без телефона, без ноутбука, без еды. Просто сидел, иногда что-то черкая в старом блокноте, который всё время носит с собой. А порой — просто уставившись в стену.

Первый раз я спросил его об этом полушутя: «Чувак, ты вообще когда-нибудь спишь?» Он поднял на меня глаза и абсолютно серьёзно ответил: «Пока нет». Всё. Только эти два слова. И он снова уткнулся в блокнот, будто ничего не произошло.

Меня это слегка напрягло, но я отмахнулся: решил, что у него какое-то расстройство сна или он просто из тех, кто может работать без отдыха. Но со временем это стало лезть под кожу.

Мелочи начали меняться.

Квартира стала… странной.

Я проходил по коридору и клялся, что он длиннее, чем был. Иногда свет не доставал до конца, будто утонув в стенах. Однажды мне показалось, что по дороге в ванную я прошёл мимо двери. Она мелькнула справа всего на миг. Я обернулся — и ничего. Гладкий гипсокартон, ни шва, ни следа.

Я старался не задумываться об этом.

Потом я начал слышать звуки.

Каждую ночь ровно в 3:18 я слышал три удара. Не в мою дверь, не в дверь Леви — в стену между нашими комнатами. Три медленных, тяжёлых стука. Всегда в одном ритме, всегда в одном месте.

Я снова спросил Леви прямо: «Ты слышишь эти стуки по ночам?» Он и взгляд не поднял. Просто сказал: «Это не тебе».

Я не стал давить, но эта фраза — «не тебе» — засела в голове. Казалось, он говорил не о звуке. Казалось, это касалось всего происходящего.

Двое суток назад я решил не ложиться. Никаких отвлечений — только я, диван и коридор. Я даже не шевелился, просто наблюдал. Квартира молчала.

В 3:17 воздух стал плотным. Не холодным — тяжёлым. Как будто заходишь в комнату, где только что орали друг на друга, и напряжение ещё висит.

В 3:18 раздались стуки. Три. Медленно. Будто тому, кто стучит, важно, чтобы его услышали.

Потом случилось кое-что.

Стена между нашими комнатами не просто стучала — она зашевелилась. Гипсокартон дрогнул, как воздух над раскалённым асфальтом. И вдруг там появилась дверь.

Настоящая дверь: старая древесина, без косяка, латунная ручка. Она просто возникла. И, прежде чем я успел осознать, из неё вышел Леви.

Он меня не заметил. Даже не взглянул. Прошёл босиком через гостиную, в выцветшей футболке, которой я раньше не видел. Кажется, там что-то было про летний лагерь, но буквы стёрлись.

Он открыл шкаф в коридоре и вошёл внутрь. Тот шкаф всего футов на три вглубь: пара пальто да сломанный пылесос. Но Леви не остановился. Он шёл, будто шкаф — лишь начало чего-то большего.

Я пошёл за ним. Я даже не подумал, тело само двинулось.

Внутри оказалась лестница. Длинная каменная лестница вниз. Сначала холодная, потом тёплая. Ступеней было не сосчитать. Воздух там не был воздухом — он был густым, кожу покалывало. Стены казались живыми.

Внизу была комната. Огромная, никак не помещающаяся под нашим домом. Стены напоминали многослойную бумагу: старые обои отслаивались, а слои шевелились, будто дышали. Будто всё понимали.

Леви стоял перед зеркалом. Только это не было зеркалом: оно ничего не отражало, там был лишь шум, как телевизионные помехи, когда канал ни на что не настроен. Он шептал. Не по-английски, не на каком-либо знакомом языке. Его губы двигались медленно, размеренно, будто он произносил эти слова уже много лет.

Потом он замолчал. Повернулся ко мне. С его глазами было… что-то не так. Они не кровоточили и не светились — ничего клишированного. Просто не совпадали с реальностью, будто мигали, как кадры плёнки, которые мозг не успевал сложить. Он посмотрел на меня и сказал одно:

Теперь мы оба помним.

Я потерял сознание.

Очнулся на кухонном полу около шести утра: кровь из носа, под ногтями грязь.

Его комната теперь пустая. Не захламлённая — пустая, будто там никто никогда не жил. Нет кровати, нет одежды, ничего. Лишь блокнот, брошенный на полу и всё ещё раскрытый.

На последней строке появилась новая запись:

Не забывай меня снова.

Я не знаю, что он имел в виду. Даже не уверен, должен ли был я это увидеть. Но мне кажется, дверь откроется снова сегодня ночью. И на этот раз она не станет ждать Леви.

Думаю, она придёт за мной.

Прошлой ночью я не спал. Не то чтобы собирался. Я не мог усидеть на месте: часами ходил по квартире кругами, потом сел на пол у шкафа и просто смотрел на него. Надеялся, что он не откроется. Надеялся, что откроется.

Я всё время смотрел на часы.

В 3:18 ничего не произошло. Ни стуков, ни ряби. Тишина.

И на миг мне показалось, что всё кончилось. Что Леви ушёл, и на этом всё.

Потом, примерно в 4:12, я услышал сверху какое-то движение. Медленные шаги, наверное. Но мы живём на верхнем этаже: над нами никого не должно быть.

Я стоял и пытался понять, что происходит. Думал позвонить кому-нибудь, но кому звонишь в таких случаях? Полиции? Священнику? Подрядчику?

Я вернулся к шкафу, открыл его. Те же пальто. Тот же пылесос. И всё. Но клянусь: когда я закрыл дверь, я почувствовал, что-то изменилось. Будто комната за моей спиной затаила дыхание.

Сегодня тоже странно.

Телефон не держит заряд. Все часы в квартире стоят на разном времени: 2:03, 5:49, 11:11. Микроволновка дважды сама сбросилась. Шум на телевизоре громче, чем должен быть, даже когда звук выключен.

Появился и запах. Слабый, но древний. Как земля. Или старая бумага. Или что-то, что слишком долго лежало под землёй и наконец треснуло.

И я постоянно вижу вспышки. Ничего серьёзного — просто движение. В зеркалах, в тёмных углах. Стоит повернуться — пусто. Но достаточно, чтобы понять: что-то здесь.

Я дважды пытался выбросить блокнот. Оба раза он оказался назад в моей комнате. Не на столе — на кровати. Открыт на той же странице.

Не забывай меня снова.

Я начинаю думать, а жил ли Леви здесь вообще. Я не помню, как он подписывал договор аренды. Помню, что он был, но не помню, как появился.

И я всё думаю о его словах.

Теперь мы оба помним.

Мне снятся сны. Точнее, даже не сны — картинки. Яркие вспышки, когда я наяву вижу места, где не бывал, но которые кажутся знакомыми: коридор, что кольцом уходит вдаль; лестница без вершины; зеркало, которое наблюдает, а не отражает.

Что-то меняется. Я чувствую это. Я боюсь спать, боюсь уйти, боюсь остаться. Но хуже всего тихий голос у меня в голове, который твердит:

Ты сам просил об этом.

И, может быть, действительно просил.

Может, это ждало меня дольше, чем я хочу признать.

Если этой ночью произойдёт ещё что-нибудь, я напишу снова. Если нет — и вы больше никогда обо мне не услышите —

проверьте свои стены.

Прислушайтесь в 3:18.

И что бы вы ни делали…

не открывайте дверь.

Читать эксклюзивные истории в ТГ https://t.me/bayki_reddit

Подписаться на Дзен канал https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Это перевод истории с Reddit

Каждую ночь кто-то в лесу поёт колыбельную, и пока она звучит, нельзя выходить наружу. Это разрушило мою жизнь.

Я родился в маленьком городке, наполовину забытом всеми. Он стоял на краю леса, который не просто шуршал, а будто дышал. Даже днём туда не хотелось заходить, а ночью он превращался в ад наяву. Деревья не просто бросали тени — они заставляли тени застывать на месте.

Дом, в котором я появился на свет и вырос, стоял прямо напротив этих проклятых деревьев. Деревянная постройка с тонкими стенами и широкими окнами стонала под ветром. Именно там прошли мои детские годы. Именно там я научился бояться времени между часом и тремя ночи. Я не просто боялся его — я подчинялся.

С момента рождения по ночам я слышал колыбельную. Не от матери или отца, а из леса. Каждую ночь что-то напевало одну и ту же мелодию.

«М-мм... м-мм-мм... ммм...»

Ни слова, и голос… он был нечеловеческий. Оборванный, надсадный, хриплый, словно петь было больно, будто лёгкие обросли мхом и землёй. Но колыбельная начиналась каждую ночь. То громче, то тише, иногда прерывалась долгим хриплым вдохом, похожим на звериный влажный вздох. А потом тут же продолжалась. Моё пение слышали и родители, и все дома у леса, но вслух о нём никто не говорил, хотя все знали. Мои вопросы заставляли мать бледнеть, а отец хмурился, опускал инструменты и шептал одно правило:

«Между часом и тремя не выходи. Никогда».

Родители богатыми не были — наоборот. Мы почти нищенствовали: долги, огромные счета за врачей, а работа отца держала нас здесь, так что мы оставались в том доме. Днём я ходил в школу, играл с соседскими ребятами, жил вполне обычным детством — если не считать одного.

Как только смеркалось, я вместе с друзьями мчался домой, потому что скоро начиналось. В час ночи, как гром среди ясного неба, из глубины леса раздавалась колыбельная: песня, которая будто хотела убаюкать, но лишь наполняла нас ужасом. С часу до трёх я слушал её — если ещё не спал или если просыпался — прятался под одеялом. Пытался затыкать уши, молиться — но слышал отчётливо.

Со временем я привык и даже научился засыпать под неё. Оказалось, это русская колыбельная, такая, чтобы малыши уснули. Я даже слушал оригинал. Он звучал жутковато, но то, что доносилось из леса… было куда темнее, страшнее. Жизнь шла под одним правилом: ночью не выходи. А когда мне исполнилось десять, родился мой брат Марк.

С ярко-голубыми глазами, он с самого начала был очень любопытным. Любопытным и упрямым. Колыбельная сделала моё детство бессонным и хрупким, обрывком, который я хотел забыть. Но для Марка это было иное. Когда ему исполнилось шесть, он стал задавать те же вопросы, что и я когда-то. Родители отвечали ему теми же словами и постоянно напоминали мне присматривать за братом, чтобы он не смотрел ночью в окно и ни при каких условиях не выходил наружу. Марк кивал, уверяя, что понял. Мы думали, он и правда понял.

Тем зимним вечером родители уехали в соседний такой же маленький город к серьёзно больной тёте. Они умоляли соседа побыть с нами, но тот отказался — уже не помню почему. Вернуться они должны были утром. Перед отъездом мать поцеловала Марка в лоб, напомнила лечь до полуночи, а мне взглянула более серьёзно: «Смотри за ним».

Мы с Марком сидели в моей комнате, настенные часы пробили двенадцать, и я сказал, что пора спать. Но он расплакался, умоляя ещё десять минут поиграть или рассказать страшилку. Я снова глянул на часы и, тяжело вздохнув, согласился. Мы прекрасно провели время, и я не заметил, как прошёл час. Замечать заставила колыбельная, начавшаяся в лесу.

«Ла-ла-ла… Ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла… М-мм… м-м-мм, м-м… ммм… Ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла… Ла-ла-ла-ла-ла…»

Я взглянул в окно, и Марк тоже. Я быстро задёрнул шторы, велел Марку ложиться. Убедившись, что он уснул, я лёг на диван, решив отдохнуть пару минут перед телевизором, но невольно задремал, поддавшись странной колыбельной.

Разбудил меня холод. Окно было открыто, и я почувствовал такой страх, какого не испытывал никогда и, наверное, больше не испытаю. Я закричал непроизвольно и ринулся вперёд. Марк стоял снаружи, босой, на морозе, и смотрел на лес как загипнотизированный. Колыбельная оборвалась, и слышен был только вой холодного ветра. Я втащил его обратно, захлопнул окно, задёрнул шторы, проверил дверь и подпер её стулом.

— Зачем ты вышел? — прошипел я, едва сдерживая слёзы. Марк был бледен и дрожал не от холода — трясся от ужаса. — Я видел кого-то… Я подумал, это мама… Она махала мне…

Сердце колотилось, я не верил, что это происходит. Молился, чтобы это оказалось сном, но это была реальность. Я взял Марка за руку, отступая, стараясь не дышать громко, медленно оглядывал дом. Впервые за всю жизнь я не слышал колыбельной ночью. Всего минуту. А потом…

«М-мм… м-мм… Ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла… М-м… ммм… М-м… Ла-ла-ла… Ла-ла-ла-ла… М-ХР-Р-Р-мм… м-м-м-м…»

Колыбельная шла прямо из-за стены. Я слышал тяжёлые шаги, чьи-то затруднённые вдохи, существо всё ещё напевало мелодию. Оно обходило дом, прислушиваясь. Марк заплакал, я закрыл ему рот рукой, хотя сам уже не мог сдержать слёзы.

Мы забрались под мою кровать, я всё ещё держал руку на его губах. Колыбельная продолжалась, будто что-то уже было в комнате, когда вдруг раздался громкий треск, и осколки стекла посыпались на ковёр перед нами.

Что-то разбило окно и будто заглянуло внутрь, всё ещё напевая. Оно снова пошло, тяжёлое, неестественное, прямо к входной двери. Дверь застонала, затем dull thud — глухой удар. Что-то ломало её. Ещё удар, и колыбельная уже звучала в доме. Стул, которым я подпёр дверь, летел через коридор и разбился о стену. Мы затаились под кроватью, дрожали, не дышали.

Сначала мы увидели ноги — лосиные. Длинные, кривые, покрытые грубой шерстью. Расщеплённые копыта цокали по полу, пока оно проходило коридор, всё ещё напевая. В мыслях я молился, умолял не найти нас и уйти, но существо вошло в комнату. Оно опустилось на четвереньки прямо перед кроватью, и мы увидели его лицо. Это было хуже смерти.

Лосиная морда, но целиком оно напоминало оборотня. Один рог был сломан и торчал, другой — обломан полностью. Ржавый охотничий нож торчал у основания черепа. Лицо, будто смесь зверя и трупа. Засохшая кровь покрывала шерсть, а маленькие красные глаза смотрели прямо в душу. Из ноздрей шёл пар, а изо рта… длинные искривлённые клыки.

Оно замолчало, когда Марк закричал. Я тоже хотел кричать, но страх парализовал. Одна из его рук — длинная и искривлённая — держала топор. Другой оно потянулось к Марку. Оно схватило его — тот визжал и вырывался, я держал его изо всех сил. Лось прижал Марка к груди и покачивал, словно младенца, продолжая напевать.

Я не понимал, что делаю: тело двигалось быстрее мыслей. Я набросился на лося, схватился за его ногу. Он не остановился. Мгновение — и рукоять топора ударила меня в лицо. Я рухнул, не в силах подняться. Всё расплывалось, но я видел, как брат бьётся в мёртвой хватке, крича:

— Не оставляй меня!

Лось чуть повернул голову ко мне. Тяжело дышал, и красный глаз дал понять: он запомнил меня.

Мне понадобилось время, чтобы подняться. Оперевшись о стены, я дополз до двери с огромной дырой от топора. Выйдя, я увидел, как лось уносит Марка в лес, напевая и покачивая его, будто собственного ребёнка, а тот всё кричал и плакал. В тот момент я потерял сознание.

Это был последний раз, когда я видел Марка. Больше его не видел никто.

Когда родители вернулись, они вопили, не как люди — как умирающие звери. Мать упала в обморок, отец плакал — впервые я видел его слёзы. За один день они постарели. Отец поседел через несколько дней, мать перестала говорить. Они были уже не теми.

Отец начал пить ежедневно, мать машинально делала работу по дому, не вникая зачем, взгляд пустой. Я плакал ежедневно, винил себя, проклинал, желал, чтобы лось забрал меня вместо брата. Я ещё несколько лет жил в том доме, пока не уехал учиться в другой город. И каждую ночь, пока я оставался, колыбельная снова начиналась в час.

Но страшнее всего… с тех пор она звучала гораздо громче, будто прямо под окнами. Отец заколотил их досками и заковал дверь цепями, недоумевая, почему не сделал этого раньше. Но было поздно.

Поздней ночью я плакал и не мог уснуть, когда услышал лёгкое постукивание по доскам, едва различимое за колыбельной за окном. Я встал, выглянул в щель между досками и увидел тот красный глаз. Мы смотрели друг на друга всего несколько секунд, и он ушёл в лес, продолжая напевать.

Я пишу это далеко от дома. Связь с родителями оборвалась; нам нечего обсуждать. Мы живые мертвецы, без желания и смысла жить. Но даже в новом городе иногда, когда ночь слишком тихая… клянусь, я слышу это.

«Ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла… Ла-ла-ла-ла-ла… М-ммм… М-ммм… Ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла…»

Наверное, это всего лишь воображение. А может, он действительно начал охотиться за мной. Я никому не рассказывал эту историю, но теперь боль и страх, пожирающие меня столько лет, стали невыносимыми. Я глотаю кучу таблеток, чтобы заглушить чувства, но ничего не помогает.

Ещё ужаснее кошмары, терзающие меня каждый раз, когда я засыпаю. Лось держит моего брата в тьме ночи и зовёт меня в лес, присоединиться к ним. Брат не плачет; он сидит на руках лося и говорит, что счастлив. Он и другие дети.

Читать эксклюзивные истории в ТГ https://t.me/bayki_reddit

Подписаться на Дзен канал https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Это перевод истории с Reddit

Я всегда предпочитал ходить в походы в одиночку, не потому что ненавижу людей... Просто мне нравится тишина. Там, в лесу, нет давления разговаривать, нет дедлайнов, нет писем. Только деревья, ветер, земля и я.

Поэтому, когда я наткнулся на едва упомянутую тропу под названием Dead Pine, планируя провести выходные на севере, меня это заинтриговало. Ни официального сайта. Ни свежих отзывов. Лишь несколько размытых фотографий и устаревшие указания на старом туристическом форуме. Звучало идеально.

Дорога завела меня далеко от магистралей в самую чащу. Я проехал мимо одной крошечной бензоколонки с самодельными вывесками и универсального магазина, который, казалось, не пополняли с девяностых. Когда я добрался до начала тропы, было уже больше трёх. Я подумал, что сделаю короткое кольцо, от силы два часа, и вернусь до темноты.

Стоило мне выйти из машины и начать шнуровать ботинки, как за спиной послышались шаги, хрустящие по гравию. Я поднял голову и увидел, как по дорожке ко мне идёт лесник. Но что-то было… не так.

Он выглядел человеком, который не спал неделями. Исхудавшее лицо, бледная кожа, дёргающееся под глазом веко. Форма официальная, но жетон настолько исцарапан, что я не смог разобрать имя. И без шляпы — только растрёпанные редеющие седые волосы, которые трепал ветер.

— Собираешься на эту тропу? — спросил он безэмоционально.

— Ага, — сказал я. — Короткий круг до заката.

Он не улыбнулся, не кивнул. Просто смотрел.

— Тебе надо уйти до темноты, — сказал он. — Не будь на тропе после заката.

Я моргнул. — Ладно… я и так собирался.

Он подошёл ближе. Его глаза стали стеклянными, будто он меня не видел.

— Нет, — сказал он. — Я предупреждаю не из-за зверей. Не из-за погоды. И не потому, что заблудишься. Я говорю тебе, потому что после заката это входит в деревья.

У меня по коже побежали мурашки. — Что — это?

Он открыл рот, будто хотел сказать ещё, но не издал ни звука. Просто тишина. Потом покачал головой, развернулся и пошёл к облезлой будке рейнджеров за деревьями.

Я постоял пару секунд, сомневаясь, стоит ли идти. Но я не суеверный. Сколько слышал драматичных баек от рейнджеров — просто пугают туристов.

Так что я сделал то, что всегда делаю.

Подтянул рюкзак, запер машину и ступил на тропу.

Тогда я ещё не знал, что это был мой последний нормальный момент на долгое время.

Тропа Dead Pine оправдала название.

Деревья здесь не были похожи на те, по которым я ходил раньше. Высокие, узкие и ненормально неподвижные. Даже когда поднимался ветер, их ветви не шевелились. Ни птичьего щебета, ни насекомых. Только низкий, фоновый гул... будто весь лес затаил дыхание.

Минут через тридцать тропа начала сужаться. Корни спутались по земле, как вены. Толстый слой мха глушил мои шаги. Я остановился попить воды и понял, что не слышу ничего. Ни ветра. Ни шороха. Просто… тишина.

Пока не начался шёпот.

Сначала я подумал, что это ветер. Тихое ш-ш-ш вдалеке, будто листья трутся друг о друга. Но это было не хаотично. У звука был ритм. Размер. Как слова, сказанные на грани слышимости.

Я обернулся, оглядывая деревья. Ничего. Только стволы и тени.

Я сказал себе, что это в голове. Обезвоживание, может. Слишком много кофе по дороге.

И тогда я его увидел.

Круг камней чуть в стороне от тропы. Семь штук. Стертые, потрескавшиеся, расставленные идеальным кольцом не больше трёх метров в диаметре. Я не заметил его на пути туда и точно не сходил с тропы. На камнях были отметины… бледные угловатые символы, врезанные глубоко в поверхность.

Руны, наверное? Я не специалист, но выглядело это старым.

Очень старым.

Я стоял, глядя на круг, долго. Шёпот становился громче, чем ближе я подходил. В воздухе чувствовалось давление, будто что-то не хотело меня здесь. Будто лес смотрел.

Я медленно отступил и взглянул на часы. 18:12.

Чёрт.

Солнце уже клонилось, свет сменился с золотистого на тускло-дымчатый. У меня не было времени исследовать.

Надо было возвращаться.

Но когда я пошёл назад… что-то было не так.

Тропа выглядела иначе.

Деревья, мимо которых я проходил, исчезли, упавшего бревна, через которое я перешагивал, не было. Лес казался плотнее, будто сжимался, и как бы далеко я ни шёл, я не проходил мимо знакомых ориентиров.

Я достал телефон — сигнала нет, GPS крутится как бешеный. Синяя точка дёргалась, как будто не понимала, куда я смотрю.

И тут, где-то позади

Хрусть.

Ветка. Кто-то наступил.

Я застыл.

Хрусть. Хруст. Хрусть.

Он шёл рядом.

Я обернулся и крикнул: — Эй! Кто там?

Ответа нет.

Только тот же чёртов гул. Мягкий. Медленный. Знакомый.

Теперь это была мелодия. Не случайная. Почти колыбельная. Казалось, она исходила изнутри деревьев, эхом от самих стволов.

И тогда, между двумя тонкими соснами, я увидел движение.

Силуэт.

Тонкий, слишком высокий, чтобы быть человеком. Бледный.

Стоял совершенно неподвижно, будто ждал, когда я замечу.

Я не остался разглядывать. Я побежал.

Гул следовал.

Не знаю, как долго я бежал. Минут десять. Может, больше. Время потеряло смысл где-то между вторым и третьим разом, когда я пробежал мимо того же мёртвого дерева — расколотой сосны с глубоким разрезом по центру, похожим на рот.

Как бы далеко я ни шёл, тропа зацикливалась. Я всё время оказывался возле каменного круга, хоть ни разу не видел его прямо. Я замечал один-два камня сквозь деревья, ровно настолько, чтобы понять, что не ушёл.

И этот гул, Господи, этот гул... приближался.

Не громче. Ближе.

Будто он движется. Будто следует.

Ноги ватные. Лёгкие горят. Но нутром я чувствовал: остановись хоть на секунду — оно найдёт.

Я покатился вниз по склону, ломая кусты, ветки хлестали по лицу. Где-то по пути я выронил бутылку воды, потом фонарик. Всё равно. Нужно было выбраться.

И тогда я снова увидел фигуру.

Не бежала. Не гналась. Просто… стояла. Наполовину скрытая широкой сосной. Не за ней. Внутри.

Я моргнул — и, на долю секунды, поклялся бы, кора дерева сдвинулась, как кожа поверх мышц. Голова существа чуть наклонилась. У него не было глаз, не было лица, лишь намёк на черты, будто кто-то притворялся человеком — и не вышло.

Рот, широкий и неестественный, оставался открытым. Мелодия шла изнутри.

И я понял то, чего не замечал:

Песня менялась.

Она копировала что-то.

Она копировала меня.

Я снова сорвался, сердце билось так, что готово было лопнуть. Каждый корень цеплял ботинки. Деревья будто наклонялись ближе. Ни ветра, ни птиц, только эта мелодия, теперь шепчущая со всех сторон.

И вдруг

Я увидел огни.

Мою машину.

Не знаю, как я выбрался, но внезапно оказался на краю леса. Гравийная площадка была точно такой же, как я её оставил. Машина стояла под тусклым светом разбитого прожектора.

Только

Пост рейнджеров изменился.

Окна заколочены. Краска облезла. Вся постройка провисла, будто её не использовали десятки лет. Я подбежал и забарабанил в дверь. Тишина. Заглянул в щель между досок.

Паутина.

Пустые полки.

Повсюду пыль.

Я обернулся к машине — и застыл.

Деревья.

Деревья на опушке… двигались. Не качались. Смещались. Кора раскрывалась, обнажая бледные полосы внутри. Рты. Десятки. Все гудели. Все в унисон.

Я выронил ключи, почти, но схватил их и ввалился на сиденье.

Когда я выруливал с площадки, клянусь, на секунду в зеркале заднего вида мелькнула фигура.

Стояла посреди дороги.

Махала.

Прошло три дня. Я не спал.

Иногда, когда закрываю глаза, вижу, как кора трескается и что-то внутри улыбается.

И прошлой ночью я проходил мимо лесочка возле своего дома.

Раньше там не росли сосны.

А теперь — одна.

Всего одна.

И она напевает.

Читать эксклюзивные истории в ТГ https://t.me/bayki_reddit

Подписаться на Дзен канал https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6