Пикабушники, вы выбрали засаду на участкового, и я, как человек, уже потерявший связь с реальностью, согласился. Но если вы ждёте погонь и взрывов с первой минуты, то ошибаетесь. В этой деревне даже время течёт иначе — густо, как забродивший компот тёти Гали, где каждый час тянется вечность, а каждая тень шепчет что-то на забытом языке.
Петрович принёс рацию. Не ту, что из магазина, а ржавую, с выцветшими буквами «СССР» на корпусе. «Слышь, москвич, — сказал он, плюхнувшись на крыльцо, — это не просто железка. В 86-м через такие с «ящиком» говорили. Может, и нам бабку Марью вызвать?». Я посмеялся, но когда он врубил устройство, эфир заполнился шумом — не статикой, а чем-то иным. Голоса, обрывки фраз: *«Протокол 86-К активирован… Зеркало требует контроля…»*. Петрович выключил рацию, лицо его стало серым. «Они слушают, — прошептал он. — Даже сейчас».
Мы сидели в сарае два дня. Не спеша, как рыбаки на берегу, наблюдали за участком через щели в досках. Петрович пил портвейн, я записывал в блокнот каждую странность: как муравьи на огороде выстраивались в треугольники, как вороны усаживались на забор строго через метр, как тётя Галя поливала огурцы жидкостью из бутылки с надписью «Реактив 3». Всё это казалось бессмысленным, пока на третий день не приехали «гости».
Чёрный внедорожник остановился у дома участкового. Из него вышли двое в костюмах, слишком идеальных для деревни: ни морщинки, ни пылинки. Один нёс чемодан с кодовым замком, другой — прибор, похожий на геодезический теодолит, но с линзами цвета ртути. «Музейные работники, — усмехнулся участковый, встречая их. — Приехали архив посмотреть». Но его голос дрогнул, будто он читал с чужого листа.
Петрович замер. «Видишь провода? — прошипел он, указывая на шею одного из «гостей». Там, под воротником, блестела стальная полоска, вживлённая в кожу. — Это ж «зеркальники». Их в лаборатории №7 делали — наполовину люди, наполовину… не знаю. Антенны ходячие».
Мы следили, как они обошли дом, направляя прибор на стены, словно искали скрытые метки. «Глаза-то у них, — прошептал я. — Как у кукол». Зрачки «музейщиков» сужались и расширялись не в такт свету, а их пальцы двигались с механической точностью, когда они сняли замок с чемодана. Внутри лежали стеклянные цилиндры с голубой жидкостью и плёнки, помеченные «Экспонат 86-К».
Тётя Галя появилась внезапно, будто вырастала из земли. В руках — тарелка с огурцами. «Угощайтесь, гости дорогие, — сказала она, и её голос звенел, как натянутая струна. — Свои, деревенские». Один из «зеркальников» взял огурец, поднёс к глазам, и вдруг плод лопнул, выпустив струйку той же голубой жидкости, что была в цилиндрах. «Контаминация, — пробормотал он. — Объект требует очистки».
Той же ночью, когда «гости» уехали, мы прокрались к дому участкового. Петрович, вопреки ожиданиям, двигался бесшумно, как кот. «Смотри, — указал он на почтовый ящик. Внутри лежал конверт с печатью «Л-7». Письмо было пустым, но когда я поднёс его к луне, на бумаге проступили строки: «Протокол нарушен. Ликвидировать свидетелей до активации Зеркала».
«Нам крышка, — прохрипел Петрович. — Они ж не шутят». Но вместо страха я почувствовал азарт. Мы вернулись в погреб, где керогаз, давно нерабочий, вдруг зашипел. Из его трубы повалил дым, складывающийся в цифры: *56.8359, 35.8575*. «Широта нашей деревни, — прошептал я. — Это координаты… или приглашение?»
Утром тётя Галя принесла банку «компота». На дне, под слоем ягод, лежал ключ — старый, медный, с гравировкой в виде черепа. «Для погреба, — сказала она. — Там ещё много интересного».
Что дальше?
🔸 Использовать ключ — что скрыто в глубине погреба?
🔸 Подбросить письмо участковому — пусть знает, что его раскрыли.
🔸 Сжечь всё — пока «зеркальники» не нашли нас.
P.S. Если в следующем посте я начну говорить стихами — вините тётю Галю. Или компот.
P.P.S. Серьёзно, вы верите в то, что сосед может быть киборгом? Или это я уже схожу с ума?
