Кое-что о приметах...⁠⁠

[начало здесь](Кое-что о приметах...)

Кстати, о лесе. Вокруг уже начался настоящий дикий бор. Я разглядывал постоянно сменяющие друг друга формы. Прямые, скрюченные, сгорбленные, раздвоенные, переломленные и поросшие мхом стволы проезжали мимо в никому не известном ритме. Я впервые видел такой лес. Честное слово. Это потрясающее зрелище. Чувствуешь себя сказочным Русланом, который едет по волшебному лесу за своей Людмилой. В таком месте обязательно должны жить чудовища, тролли и лешие. В корявых и шероховатых дубах чувствовалось что-то древнее, первородное. По сравнению с этими гигантами, казалось, ничто не властно. Даже время. Быть может столетия назад сбившийся витязь, ехавший здесь видел всю ту же картину. И я представил, что сзади мерно шествует конный дозорный полк. Бряцают щиты и доспехи, храпят кони. Или может это зима? Да, зима. По-другому я это себе не представляю. Они едут, уныло понурив голову и зябко вжимаясь в свои камзолы. А из-за тех деревьев уже смотрят холодные глаза. И через минуту участь французов будет предрешена. Партизаны уйдут и оставят здесь лишь следы короткой схватки. Я будто чувствовал течение времени. Изменялось все, кроме этих деревьев. Тут из-за поворота лесной стены выдвигается стиснутый и неповоротливый короб «Пантеры». Несколько танков уже пятятся задом меж толстых стволов, а с другой стороны медленно и уверенно продвигаются люди с гранами. Вот один из них, почти мальчишка вскидывает руку и «Пантера» вспыхивает. Она крутится на маленьком пятачке, тыкаясь в стволы деревьев, объятая плотным покрывалом едкого дыма. Я словно находился рядом. Чувствовал все происходящее. Даже сморщился от запаха едкой химической гари. До чего же явственно зрелище. Поморщился во второй раз. Захотелось закрыть нос и рот руками. Сергеев рядом умолк на полуслове и заперхал. Стоп! Это же мое видение. Эй, Сергеев, не влазь ко мне со своим кашлем. Сергеев сощурился и снова закашлял.

- Послушайте, вы чувствуете? - спросил я

Вопрос был излишним. Они чувствовали. Еж остановил своего «Тарантула», и мы стали слушать. Было по-лесному спокойно и тихо. Запах гари был повсеместным, и понять откуда он распространяется, было сложно. Одно я понял твердо – тарелка приобрела реальные границы. И эти границы, судя по запаху, были далеко не в порядке.

- Надо разойтись. - сказал Еж.

Я был «за», Сергеев молчал. Еж слез с мотоцикла и направился влево от меня, захрустели сухие ветки. Сергеев стал оглядываться вправо, ему эта сторона явно понравилась больше. Я стал думать, искать более вероятную сторону. Ничего не придумал и решил идти прямо. Но идти пришлось не долго. Буквально через минуты три- четыре закричал Сергеев.

Еж подбежал последним, видимо, дальше всех успел углубиться в свою сторону. Сергеев стоял под сломанным деревом. Это был могучий и высокий клен. Его верхушка, сломанная, словно прутик висела, придерживаемая ветвями.

- Видали?! - то ли сказал, то ли спросил Сергеев.

Было ясно, что кроме искомого объекта это сделать врят ли кто мог. А дальше мы нашли еще несколько поваленных деревьев. Апогеем же стала картина, которую я увидел чуть позже. Поваленные и переломанные стволы лежали примятые тарелкой. Вернее, это была не тарелка, а яйцо. Еж обошел ее кругом. Яйцо не имело ни окон, ни дверей. Единственным отверстием оказалась рваная пробоина размером с канализационный люк.

И тут я заметил, что Сергеев стоит равнодушно в стороне. Я, конечно, не ученый, не психолог и в тезисах человеческого поведения не разбираюсь, но тут не нужно быть шибко головастым, чтобы понять, что эта реакция – самая неестественная при встрече с новым, неизвестным предметом. Вот, Еж – подтверждение подобной теории. Он - сама любопытность, несколько раз обошел яйцо кругом, пощупал (кстати, на ощупь оно шершавое, так Еж сказал, да и я сам проверял). Если бы отвернулись Еж и лизнул бы для полноты ощущений. Да, с Сергеевым что-то не то, если, конечно, встречи в лесу с тарелками у него не происходят каждую пятницу. Я подошел к нему и уже собирался узнать причину его реакции, как он вдруг сказал:

- Такая маленькая…

- Ничего себе маленькая. С грузовик размером. - усмехнулся я.

- А где же у нее помещается преобразователь?

- Какой преобразова…- до меня стало все доходить.

- Как какой? Если он делает любые вещи, то должен быть большим, иначе как он делал бы… ну, грузовики, к примеру. Он же там не поместится» - и Сергеев махнул рукой на тарелку.

Я даже рассмеялся тогда. Честное слово, смешно. Неужели Сергеев, здоровый ведь мужик, поверил в эти выдумки. И тут подскакивает Еж.

- Ты бы думал, - говорит, - это же ведь десантная тарелка.

- Чего?

- Ну, как у нас на кораблях катера и лодки. Не будут же они во все дыры свои корабли посылать. Думать же надо. А преобразователь на большом корабле. Там. – И Еж указал в небо, - на орбите он, понимаешь?

Ну, Еж. Ну, голова! Для любого вопроса найдет ответ, ну выдумщик. Сергеев аж расцвел.

- Пойдем, - сказал Еж, - наша слава в этом яйце.

Входа у тарелки не было, поэтому мы стали обследовать дыру. Страшно. Первым влез Еж, потом я, замыкал процессию Сергеев.

Тогда помню, все думал о том, как же они выглядят, эти пришельцы. Где-то я читал, что человеческий мозг только отражает у себя, там, в черепе увиденное. А сам по себе он придумать ничего не может. В подтверждении этого факта в книге приводилось описание маленького опыта: людям предлагают нарисовать животное, которого нет на свете. Так вот, в придумывании невиданного, все лишь комбинировали части тел уже известных зверей. Короче говоря, у чудо-зверя передние лапы были как у лошади, задние, к примеру, лягушачие, чешуйчатая спина и голова крокодила. Причем, больше половины людей изображали на вид страшноватых тварей. Из этого вывод, что наш мозг не способен к обособленному от внешнего мира созиданию, и что, как правило, неведомое пугает человека. Сергеев опять вспомнил о пришельцах-захватчиках из фильма, подтверждая доводы специалистов.

Да, скажу честно, тарелка оказалась вполне схожей с моими о ней представлениями. Во всяком случае, в полумраке я не разглядел ничего сильно будоражащее разум. Яйцо было действительно небольшим, чуть больше автобуса. Для межзвездных поездок не велика машинка, не правда ли. Коридорчик вывел нас в центральное помещение, салон пилота. Я принадлежу к нормальным, обыкновенным людям, и как обыкновенному человеку приближение к тайне вызвало у меня беспокойное бурление в животе. По середине рубки лежало, чуть утопая в полу еще одно яйцо, полупрозрачное.

Вот тут я даже не могу подобрать слов. Нет, в том то и дело, что ничего не произошло. Все это время ожидал, можно сказать жаждал увидеть то, что никогда не видел. В прозрачном коконе лежало существо. Но это слово мне очень не нравится. Я при слове «существо» представляю что-то низшее, а в яйце лежал человек. Только, на мой взгляд, уродливый. Такой «Хомо Внеземлелиус Уродиус», или как выразился Еж, продукт брачного союза брата с сестрой. Такого типа вполне мог нарисовать кто-нибудь из подопытных людей из той умной книжки. И после этого будут говорить об ограниченности мозга. Второе мое разочарование – это то, что он один. Ну не так я себе это представлял. Космический десант в количестве одного Внеземлелиуса Уродиуса?!

Что он может делать в одиночку? Ну, хотя бы вдвоем, что ли. Все ведь подмога друг для друга была бы. Мало ли что могло в полете произойти. Вот, пожалуйста, типичный пример – брякнулся, откинулся, ну в смысле потерял сознание, если вообще еще жив. Были бы вдвоем, помогли бы друг другу…

Еж тем временем обследовал всю рубку. Сергеев рассматривал кокон. И тут что-то хрясь! И кокон раскрылся. Забулькала куда-то внутрь его недр голубоватая жидкость, и Внеземлелиус оказался перед нами без посредников, то есть без перегородок кокона. Мы тогда аж шарахнулись от выходки яйца. Это ж надо было ему нас так пугать. Смотрим, а ничего не происходит. Никто из-за спин не повыскакивал, этот в коконе как лежал, так и остался лежать. А тут любопытство так и подпирает подойти посмотреть на него вблизи. Того и гляди, через минуту-другую понаедут армия, милиция. Надо же запомнить-то его, о чем потом журналистам рассказывать.

- Эй, - говорит Еж, - а он ведь в пленке.

Не успел я сказать, что тоже это заметил, как в коконе что-то как засвистит, потом завыло, загоготало, забормотало. Я тогда подумал, что это – все! Крышка! Похищение это, со всеми вытекающими! Сергеев даже ринулся было к выходу, но споткнулся об Ежа и тут же растянулся на полу. А кокон замолк и опять тишина.

- Видали? - спросил Еж.

Кокон опять засвистел, забурчал, заголосил что-то чудаковатое и тут вдруг как скажет: «видали».

Мы с Ежом чуть не сели (Сергеев еще с пола не поднялся). Я стою, и ничего понять не могу. Смотрю, Сергеев встал, сморщил этак лоб, словно мысль бровями ухватил. Потом, смотрю, подошел к кокону и давай что-то там выискивать.

- Ты чего? – спрашиваю, а сам жду реакции кокона.

Я бы больше удивился, если бы он промолчал. Он не свистел, не мычал, а без всей этой присказки повторил: «Ты чего». Тут я и сам понял, в чем дело. И вдруг Сергеев отстегивает сбоку у кокона странную такую штуку, похожую на горн.

Это ж переводчик, говорит, и в подтверждении его слов «горн» послушно повторил фразу.

Вы знаете, Еж не был бы Ежом, если бы в этой ситуации не отколол бы номер. Он подошел и прямо в него произнес: Я – Еж, у-у-у-у-и-и-и!! (он протяжно свистнул). А ты кто? (после этого он демонстративно громко икнул и опять свистнул).

Мы ждали как «горн» передаст речь вместе с ежовскими иканиями. Ответ нас удовлетворил. Переводчик разразился прерывистыми горловыми звуками. Я готов биться об заклад, что это тирада – чей-то язык, как может быть и все, что вылетало из него до этого. Вот началось-то! Мы все втроем вместе и по очереди выкрикивали все, что только могли вспомнить или быстро придумать. Там было все. И сведенья о себе, приветы, Сергеев насвистел куплет Марсельезы, Еж лаял и мяукал. Наверное, мы увлеклись. Удивляюсь, как вообще я расслышал тот хрип. Дал команду к молчанию. Хрип повторился, но очень тихо. Я обернулся. Пришелец открыл рот. Теперь было особенно отчетливо видно раздувшуюся у рта пленку. Если я тогда сфотографировал бы тот момент, то непосвященные, увидев снимок, точно решили бы, что я уволок его из какого-то уголовного дела. Ни дать, ни взять – изуродованная жертва задушена полиэтиленовым пакетом. Кстати, о фотоаппарате - мы тогда и не подумали о нем. А зря. Это ж доказательство. Продавали бы, то-се. Хотя и не знаю, покупали бы этого Внеземлелиуса с пленкой на теле? Купили бы, куда делись бы. Мы ж ее не придумывали. Сергеев говорил тогда, что пленка та у них вроде нашего скафандра. Еж утверждал, что это не так. Ну, посуди сам, говорит, в скафандре и тепло и уютно. А в этом что? У него же там даже воздуха нет. И вправду, как он дышит? Сергеев говорит, что они, мол может вообще и не дышат. Может они, говорит, хлорофилл, как растения выделяют.

Ну ладно, здесь можно долго спорить. Стоим мы тогда над ним и не знаем, что делать. Видим, что оклемался Внеземлелиус, а как ему помочь? Даже искусственного дыхания не сделаешь – пленка мешает. А если он и не дышит вовсе, то зачем ему вообще процедуры эти делать? Через минуту смотрим, а он уже глаза открыл. Какие они у него светлые. Почти белые. Открыл он опять рот и тихо что-то полускрипел - полупрошептал. Переводчик ожил тут же, зашипел, заурчал и вдруг выдал: «Мне…». Что «мне»? Зачем «мне»?

Сергеев тогда сказал, что у «горна» запас наших слов мал. Он, говорит, их у нас узнает. Чем больше мы говорим, тем больше он узнает.

- Я думаю, что этот, - и Сергеев кивнул на Внеземлелиуса, - хотел сказать: «мне плохо» или что-то в этом роде.

Мы не спорили, даже Еж не отреагировал. Я думал, чем ему можно помочь и в этот момент Сергеев предложил везти его в город.

Даю язык на отсечение, что вы меня неправильно поняли. Мы даже и не думали о межзвездной славе. И показывать его хоть кому-нибудь, а не то, что журналистам мы не собирались. Просто здесь мы ему помочь мало чем могли. Во всяком случае, так мы думали тогда. Сейчас я понимаю, что в тарелке было бы больше толку, чем в городе. Но, что произошло- то произошло. Мы осторожно погрузили тело в кузов, накрыли его брезентом и поехали в город…

На этом и закончилась моя история. Это произошло около месяца назад. Сейчас я сижу у себя за столом, а сзади на кушетке лежит наш пришелец. Конечно, этот факт говорит о том, что история не совсем закончилась, вернее - совсем не закончилась.

Вопрос, куда везти пострадавшего, у нас не возник ни на мгновенье. Сергеев живет в общежитии - туда нельзя, Еж женат, у него семья. А я живу один в двухкомнатной квартире. Так что конфликтов ненужных у меня быть не должно было бы. Кроме одного! Я поссорился с Тамаркой. Она приходила несколько раз. Ну а в квартиру я ее впустить-то не могу, сами понимаете. Приходилось ловчиться. То затаюсь на время, будто дома нет, то говорю, что сильно занят, или еще что. Один раз она пробовала силой ворваться. Решила, что у меня Зоя. Вот мы и поссорились, вернее она обиделась и ушла. Я- то ведь не ссорился, просто ей ни в коем случае нельзя видеть того, чего ей видеть нельзя. В конце концов, женские капризы не стоит путать с космической политикой. Вот так мы с Колей и живем. «Колей» я пришельца окрестил. Просто так получилось. Почему я выбрал именно это имя не знаю, но он не возражал. Ну не Внеземлелиусом же мне его называть, в самом деле. Поначалу нам с Колей было тяжело говорить, он булькнет через пленку свою что-то, а мы даже близко понять не можем, что он хочет. Но потом дело пошло, Сергеев верно тогда решил, что переводчик у нас самих учится. Он еще и обучение придумал- он из нас самый башковитый. Принес как-то раз книгу, сел и стал читать. Вслух. Еж тогда фыркать стал, мол, ерундой занялся. Потом смотрим – помогает Сергеевское чтение. «Горн» сначала изредка что-то из себя выдавливал, а к середине книги уже без умолку тараторить стать. И Коле нашему понравилось, стал еще просить почитать. Говорит, что пытается в нашей жизни разобраться, вопросов много задавал. Особенно много недели две назад было. Тогда Сергеев ему «Мастера и Маргариту» читал. Нашел на чем ему нашу жизнь показывать. Полдня потом объясняли, что все это вымысел. Фантазии. Что у нас по улицам голозадые граждане не бегают, и маленькие пушистые зверьки головы людям не откручивают. Но он, кажется, не поверил.

Коля и нас пытался учить, рассказывал о своей жизни. Как это у них, там. Только, знаете, я-то ведь все удивляюсь, как сам я живу, за счет чего существую, а уж как он живет для меня уже темный лес, вроде того, где мы его нашли. На счет этого вы лучше у Сергеева спросите, он у нас самый головастый, он точно объяснит. Из всего я понял лишь одно. Это, кстати, тоже Сергеев объяснил: Коля наш ходить не может, да что там ходить, когда он руками еле шевелит. Так вот это, оказывается, наша Земля виновата. У них там сила притяжения меньше нашего, поэтому у нас ему двигаться тяжело. Это уж я о нем знаю. Еще бы, ведь приходится везде его носить, делать, что просит. Еще я знаю, что он не ест. Вернее, он может есть, а может и не есть, а почему не знаю. Сергеев знает. Вообще-то все бы ничего бы, только мне кажется, тоскует он. Ну, совсем как человек грустит. Сидит по ночам на балконе, да на небо смотрит. Гляжу на него, аж сердце сжимается. Еж его веселить пытается. Оказалось, что Коля рисует великолепно. Я у него как живой получаюсь. Даже не думал, что карандашом такое сделать можно. Как прознали про его талант, Еж стал ему картинки всякие таскать, чтобы Коля перерисовывал. А однажды приносит фломастеры, у соседской девочки одолжил. И представляете, сует он Коле червонец, перерисуй мол. И тот перерисовал. Ну, монетный двор, ни дать, ни взять. Только вот черный фломастер подкачал – выдохся. Так Коля его зеленым заменил. Еж, когда увидел свою копию, обиделся очень. Не знаю, что он собирался с ней делать дальше, только видно зеленый цвет вместо черного его не устроил. Я его успокаиваю, говорю, что это даже хорошо и Коля творчески к заданию подошел.

А недавно Коля нам стал давать задания. Нарисует на бумаге схемы, объяснит через переводчик свой что к чему и посылает нас обратно в лес, к тарелке. Позавчера мы тюбики принесли, да две какие-то загогулины. Вчера он попросил принести, как эта штука называется? А! Силовой костюм. С ним вроде бы он наши земные перегрузки преодолевать сможет. Еще Коля рассказывал, что где-то на орбите крутится их корабль. И вот он собирается послать туда сигнал, ну что-то вроде нашего SOS. Может, услышат. Сергеев в этом точно уверен. А то ведь действительно тоскливо ему здесь. Вот еще, чуть не забыл, вчера и Олишкевич заходил, знакомился с Колей. Не заметь он тем утром корабль над городом, не известно, как все сложилось бы…

Да, к чему я все это наговорил? Я же из-за пословицы весь этот рассказ начал. Так вот, если вы когда-нибудь услышите, что тарелки бьются к счастью, то не верьте. Какое же это счастье – упасть на чужой планете, остаться совсем одному, без друзей, без близких, когда вокруг все только чужое. Поверьте, от этого очень плохо. Я-то это знаю!