Маленькая птичка свила себе гнездо. Снесла яичко и села высиживать птенцов. Мало времени прошло, вылупились птенчики. Мать принялась их кормить и выращивать.
А внизу была мышь. Она часто поднималась в гнездо к своей соседке – маленькой птичке. Она приходила к ней в гости.
Однажды пришла мышь, по гнездышку похаживала, перышки и пушинки, веточки и соломинки поправляла и приглаживала получше, а потом попросила птичку принять ее в дом.
— Внизу очень сыро,- сказала она и почесала носик.
Птичка ей отвечает:
— У меня детей полный дом! Как мы будем жить в тесноте?
— А мы гнездышко поширим, пожмемся и как-нибудь уместимся.
Пустила птичка эту мышь в дом.
Ну, и пришла мышь жить. Кое-как утеснились в одном гнезде. Птенчики греют мышь, мышь греет птенчиков, птичка сидит наверху – греет всех. Хорошо мышке в гнездышке птички.
Родились и у мыши детеныши. Ну, и стали жить-поживать, детей выхаживать.
Маленькая птичка то и знает за реку летает и пищу детям носит. И своих детей кормит, и себя не забывает, и мышат угощает. А мышь один раз за реку сходила – горошину принесла, в воде ее размочила и погрызла. Другой раз сходила – другую горошину принесла, размочила, погрызла и устала, тем и жива была. Птичку мокрым горохом угощает:
— На, птичка, Йиммель Чудзай, поклюй горошку, мокрый,- говорит,- он очень вкусный.
Так они и жили не тужили; птичка летает – всем корму достает, мышь запасную горошинку грызет, зуб себе точит. Жить было очень хорошо и мышке, и мышатам, и птенчикам, и птичке тоже.
Пришла осень, погода испортилась. Мышь ходить за реку не может, боится лапки намочить, боится утонуть в ручейках, боится быструю речку переплыть. Стала мышь дома посиживать. А птичка летает; летает, корму добывает и носит для всех – и птенчикам своим, и мышатам, и мышке-соседушке, и сама сыта.
Маленькая птичка всех кормила и весела была.
Однажды она улетела далеко-далеко, и когда вернулась, глядь – одного дитя нет.
Она спрашивает у мыши:
— Куда дите девалось?
Мышь отвечает:
— Детки играли, играли и поссорились. Птенчики вытеснили одного.
А те головки из гнезда выставили и запищали в один голос:
— Неправда, неправда… Это вон тот самый маленький мышонок, «Одноглазка», выпихнул братика. Мышка сама его съела.
Закричала тут маленькая птичка, налетела на мышь. Мышь на дыбки. И начали они биться, не на живот, а на смерть. Клочья шерсти мышиной летят, пух кругом вьется; птичка кричит, мышь пищит, а птенцы и того пуще. Мышата стали стеной против птенцов и такой гам и возню подняли, что услыхали утки на болоте – прилетели; услышали гуси-лебеди в небе – сюда же прилетели; а а за ними орлы и соколы, вороны и сороки, щеглы и сойки и всякие птицы малые и большие, небесные и поднебесные. И стали они на сторону маленькой птички и ее птенцов.
А на сторону мыши и ее мышат сбежались всякие звери – и медведи, и волки, росомахи, и выдры, и змеи, и ящеры, и всякие гады водные и ползучие, наземные и землероющие, морские и береговые, зубастые и беззубые, чудища разные. Все лают, рычат, свистят, шипят…
Так началась война зверей.
Все лезут друг на друга, орут, дерутся, смертным боем бьются и стеною друг на друга идут. Только пыль столбом стоит, а пух и перья в воздухе как облака поднимаются; клочья шкур и мехов звериных летают туда и сюда.
Услышал этот гам и возню человек. Он пришел и разогнал всех вояк по домам.
С тех пор не стали жить птички с мышами в одном гнезде, а многие звери живут друг на друга сердитые.
А было время – жили дружно.
Вот что наделал маленький мышонок-одноглазка.
Маремьяна
На одном из островов озера Сычиль жила старуха с двумя сыновьями. Была у нее дочь, которую звали Маремьяной. Два сына пошли на охоту на Умбу реку за дикими оленями. Время было после Успенья второй день, осенью. К салме подошли два человека и стали звать: «Перевезите нас», — а сами с хирвасов сняли вьюки. Маремьяна поехала, чтоб перевезти братьев.
Гребла, гребла, лодку повернула и подала корму. Берега были высокие, и глубина большая. От берега шла вверх высокая горка. Смотрит: два брата лежат на боку и смотрят в сторону. Братья встали: один схватился за борт лодки, а другой вьюки взял и стал класть в лодку. Тогда Маремьяна увидела: они высокие, и лица не такие как у братьев; это были два финна в одежде братьев. Вьюки положил в лодку один финн, а другой держит лодку. Который таскал вьюки, тот пошел взять двух хирвасов. Хирвасы меж собой подрались. Финн один конец веревки бросил тому, который держал лодку, а второй конец взял себе; они хотели разнять хирвасов. Веревки не хватило этому финну. Он прыгнул, чтобы
схватить за конец веревки, но рукой не достал. Он отпустил борт лодки, прыгнул к концу веревки и схватил. Маремьяна сидела наготове, только бы убежать. Маремьяна ногами толкнула лодку, и лодка быстро откачнулась от берега. Финн веревку бросил и хотел схватить лодку за штевы, но рукой не достал, а у берега было глубоко. И они камнями стали кидать в Маремьяну. Маремьяна отбросила весла и на носу лодки взяла два ружья заряженные и рожок с порохом. Она зарядила ружье, насыпала порох в ушко ружья и выстрелила финну прямо в грудь, а другой финн наверх горки ползком полез. Она схватила второе ружье, зарядила, прицелилась и выстрелила финну в плечо. Другого финна таким образом убила. После этого схватила весла и погребла скорее на остров, в вежу к матери. Приехала, а мать догадалась: что-то случилось. Затем они белье спальное взяли и убежали на другой остров. На других островах спрятались.Маремьяна ружья зарядила, ходила смотрела, не пришли бы финны. Сыновья так и не вернулись. Вот такой боевой девушкой была
Маремьяна.
Про смерть
Старуха и старик жили очень бедно. Старик говорит: «Родился бы сын, а то нам без ребят на старости лет трудно будет». И на самом деле родился у них сын. Это же еще не все: надо его крестить, да крестного найти.
Вот пошел старик. Шел, шел, идет на встречу человек. Человек спрашивает: «Куда идешь, дедушка?» — «Я пошел искать крестного, родился сын, надо бы его крестить». — «Дедушка, возьми меня». Старик говорит: «Ищу такого человека, который все умеет делать и не делает никому плохого». — «Тогда уж я не гожусь». Это был сам чертик. Что умеет делать? Только вертеться. Побыли и отправились в разные стороны. Старик идет, идет не может найти никого.
Вдруг, как с неба свалился, человек идет навстречу. «Куда идешь, дедушка?» — «Иду, искал бы я сыну крестного, да не могу найти человека, который все делал бы и никому плохого не желает». Этот тут и был. «Я все умею, возьми меня». Старик обрадовался: «Вот хорошо, вот хорошо, пойдем к нам». Пошли обратно. Это есть сама смерть. Пришли, окрестили мальчика. Смерть говорит: «Ты, кум, очень бедно живешь, сделал бы я тебя богачом, да забудешь меня». — «За что? Не забуду тебя, кум, нет».
Тот взялся объяснять: «Ты назовись врачом. Болеет много народу, ты лечи и будешь богатым. Помни: зайдешь к кому в дом, смотри: если я сижу в ногах больного, тогда лечи, вылечишь, если сижу в изголовьи, тогда не лучи, не сможешь вылечить».
Он лечил, лечил людей, люди платили ему. Тот приходит — приглашает, другой приходит — зовет. Он ходит из вежи в вежу, лечит. В какую-то избу зашел, вдруг видит кум его сидит в изголовье. Старик говорит:»О, подзно, поздно меня пригласили, он у вас умрет, не вылечить его».
Так старик стал богатым, кума своего он забыл. Сколько прошло времени, много или мало, он однажды вспомнил и говорит старухе своей:»Старуха, а я кума забыл, пойду-ка я к нему.» Шел, шел, вот тот идет навстречу. «Куда направился кум?» — спрашивает смерть у старика. «Иду к тебе». — «Я тебе говорил, забудешь меня». — «Да, кум, забыл тебя». — «Ну пойдем тогда ко мне в гости». Пришли. Смерть поставила на стол угощение, угощала, угощала и говорит: «Теперь пройдем в комнату, помотрим человечьи века, у кого какой век».
Как только дверь открыл, старик только ойкнул: «Ой, кум, у тебя пожар в доме». — «Нет, кум, — смерть говорит, это не пожар, это и есть века. Ты смотри, увидишь, что это такое есть». Старик тогда только пришел в себя, смотрит: всё свечи. Которые только что зажглись, которые до половины сгорели, которые больше половины, которые уже догорают, которые уже гаснут (у кого какой век).
Старик спрашивает у кума своего: «Кум, который тут мой век?» — «Твой век вот, чуть-чуть осталось». — «Ой кум, мало жил, не пришлось еще пожить. А кум, у твоего крестника какой век?» — «У него только начинается». — «Эй, какая длинная у него свеча! Нельзя ли у него поплам разрезать и мне добавить?» Смерть говорит: «Ты свой век прожил достаточно, а он только начинает жить. Помнишь, когда ты брал меня в кумовья, говорил, что тебе надо такого человека, который все делает и не делает ничего плохого никому. Я не могу так сделать, кум, иди домой, а я за тобой приду».
Старик пришел домой и говорит: «Старуха, нагрей воду, я буду мыться». Ты нагрела. Он выкупался, сел, посиживает и поглядывает на дверь. Когда кум придет — откроет дверь. После перешел на лавочку, лег, сам все посматривает на дверь.
Вот дверь открылась. Старик не выдержал, только и сказал: «Ой, кум, пришел». Старуха и сын не видят. Смерть говорит: «Ну, кум, пойдем со мной». Сам пошел. Пришел к двери, открыл, на улицу вышел, как только дверь стал закрывать, слышит: заплакали в доме. Старик спрашивает: «Кум, послушай, кто плачет?» Тот говорит: «Что расспрашиваешь, ты умер, там твоя жена и сын плачут». — «Вот и остался мой сын один жить, не найдет никогда отца своего».
Два пути
Как-то раз отправился лопин на охоту. Подошел он к горе, смотрит, перед ним тропка открылась. Подумал лопин, подумал — пойти по ней, посмотреть, куда она приведет — и пошел. Шел, шел, гору обошел, наверх поднялся на полгоры, смотрит и не может понять, куда пришел.
Открылась перед ним тундра вся, как на ладони, да только разделенная: на одной части ее — зелень сочная, ягель пышный, олени пасутся, птицы гнезда вьют, вода в озерах прозрачная; на другой мрачно все — земля словно выжжена, залысины камней блестят, какие-то вышки понастроены, в озерах вода белесая, мутная, воздух над тундрой тяжелый навис.
— Что это, — спрашивает сам себя лопин. И вдруг голос чей-то отвечает ему:
— За тобой решение будет, лопин, какой тундру избрать?
Не удивившись этому голосу, отвечает лопин:
— Так ведь и дураку понятно, какой я ее выберу — ту, что с оленями, что с озерами чистыми.
— Что ж хорошо, — произносит голос, — только прежде чем в будущем этом жить будешь, поди-ка сходи в прошлое.
Лопин опять вокруг горы обошел, доходит до того самого места, где голос был, смотрит, а там стоят егоеннь и аджъ- мать и отец, что давно уже умерли.
-Тиррв, тиррв, мин алльк.- Здравствуй, здравствуй, сын наш, — говорят они ему. — Давно мы тебя ждем.
— Для чего ждете меня? Я пока что на тот свет не собираюсь, — говорит пораженный и чуть испуганный лопин.
— Так ведь мы с отцом вразумить тебя хотим, — отвечает сыну мать.
— Расскажи-ка ты нам, как тундру бережешь, ягель-кормилец хранишь, как оленей пасешь, не нарушаешь ли заветы прадедов?
Возмутился лопин:
— И что это такое, все с меня отчет требуют: контора, бригадир, даже вы, мои родители, умершие давно, и те выспрашиваете, что к чему. Ну что я могу вам сказать? Хорошо живем. За оленями мы теперь на вездеходах и буранах поспеваем везде, вертолеты нам в тундру почту, еду везут. Одно слово все на высшем уровне.
— Ладно, сын, не будем мы ничего у тебя выспрашивать, покажем лучше, как сами жили да наши прадеды, — сказал отец.
Повели родители сына, и открылась ему жизнь сразу нескольких поколений лопарей. Наследники строго исполняли завет своих отцов.
— Так мы жили, и деды наши жили, и прадеды, и хотим, сын, чтоб и ты так жил. Нас учили наши родители: «Землю надо беречь. Как она досталась нам в поросли трав и во мхах, поросшая лесами и кустами и всякой зеленью, так и беречь ее надо зеленую. Будешь беречь и холить землю зеленую, веселую — и сам ты будешь сыт, здоров и весел человек», — говорил отец.
— А еще они говорили, — продолжила мать, — «Землю люби, не брани землю: ты на ней живешь, ты ею кормишься; ягель-мох кормит оленя, олень кормит тебя; грибы, ягоды и травы кормят оленя да и тебя тоже, а еще и лечат тебя. То надо знать, и землю надо любить. Ты хозяин земли, она твоя кормилица».
— Так это доисторические методы, сейчас во всем техника применяется, — с гордостью выпалил лопин.
— Сдается нам, не понял ты ничего, мин алльк, из того, что мы с матерью показали тебе, что ж, отправляйся в свое время и живи, может, сердце твое чего и подскажет тебе.
Сказали родители это и исчезли, а он отправился тропой восвояси, да на то же место тропа его вывела. И представились ему картины настоящего.
Видит лопин сам себя, лихо мчащегося на буране, подминающем березняк, видит, вездеходы грузы тащат, вспарывая гусеницами тундру, обнажая тело земли. Видит лопин, как дико шарахаются от этой техники олени пугливые, как в озера и реки бензин с моторов течет, да различными отходами они заполняются, и остолбенел. Хриплым голосом он закричал, что было сил:
— Стойте! Стойте! Олухи! Остановитесь вы, кому говорю!- да только голос его в пустоту уходил.
Понял тут лопин, что кричит-то самому себе. Сел на камень, обхватил голову и запричитал:
— Что ж мы делаем, что ж делаем! Один наследишь — вроде не видать, а вместе все — прямая дорога к гибели тундры-кормилицы. Горе нам, горе!
Где тропинка та, что в будущее ведет? Пойти надо туда немедленно, совета у голоса выспросить, — заторопился лопин.
Смотрит, а вместо одной тропинки две стелются. Сел опять на камень и задумался.
«По какой идти?»
Семилетний стрелок из лука
В далекие времена на Нотозере стоял саамский погост Сийтнярк, что значит Погостовый Мыс, хорошее место для жилья. Нотозеро богато рыбой. Всякая она здесь: и сиги, и щуки, и хариусы, и кумжа в сети попадались. А по реке Туломе сёмга нереститься поднималась. И сейчас все знают: лучше сёмги рыбы в целом мире нет. И леса вокруг озера могучие стояли. Сосны — в три обхвата. А дичи разной, горностаев, да куниц — видимо-невидимо. А по речкам и ручейкам бобры жили. Мужчины в тех местах охотой промышляли. Искусными лучниками были. И тупы себе из толстой сосны ладили. Мирно жили.
Как-то раз летом отправились саамы в лес за дичью. В погосте женщины, дети, да один старик остался. Сил у него на охоту идти не было.
Женщины развели на берегу озера большие костры, поставили медные котлы с ольховой корой да трав разных в них положили, воды озёрной налили и начали сети красить. Обязательно красить надо, чтобы рыба их не боялась. На берегу озера хорошо работать, ветерок там. Поэтому и комар не кусает.
Старик тоже здесь. Взял топор в руки да керёжу к зиме новую ладить стал. Керёжа — это саамские сани, на лодочку похожие. Зимой в нее оленя впрягут, и он с такими санями легохонько по глубокому снегу бежит.
Кликнул внука, чтобы тот стружку да щепки в костер относил. Только внук у старика ленивый был. Носил он стружки в костер, носил, солнышко пригрело, спать ему захотелось. Взял он большую охапку стружек да и бросил в озеро. А сам в тупу пошел, спать завалился.
А стружки эти поплыли себе по Нотозеру и попали в реку Тулому. А на Туломе в это время чудь разбойничала. Увидели чудины, что по реке свежие стружки плывут, и догадались: где-то на озере саамский погост. А раз стружки в воду бросили, значит, нет в погосте мужчин. Взрослый саам никогда в воду стружек не бросал, знал: они путь врагу указать могут. Подобрались чудины к озеру поближе и стали ночи ждать: на спящих напасть всегда легче. А разведчиков своих вперед отправили, чтобы дорогу поудобнее к погосту нашли.
Разведали всё те, идут обратно, не прячутся, радуются легкой добыче. В погосте одни дети да женщины.
А тут одна саамка в лесу хворост собирала. Увидела она чудинов, поняла, какая беда к ним идет. Пошла потихоньку за ними следом и дорогу в лагерь разбойников высмотрела.
Вернулась она в погост, собрала всех, кто в нем был, и рассказала, что видела. Заплакали женщины и дети:
— Чудь пришла, всех нас убьет. А нам и защищаться нечем. Мужчины на охоту ушли, все луки и стрелы с собой забрали.
У той саамки муж большой охотник был. Много зверя добывал, да только однажды зимой с охоты не вернулся. Искала его женщина, искала, а нашла лишь лук его со стрелами. Вот тот лук со стрелами в погосте и был. Пошла женщина в тупу, достала из короба лук и говорит семилетнему сыну:
— Твой отец лучший стрелок был в Нотозере. Нет у меня в доме другого мужчины, кроме тебя. Пора тебе, мой семилетний сын, брать в руки лук, погост спасать надо.
Взял мальчик лук, попробовал натянуть тетиву, да сил не хватает. Заплакал он.
А мать говорит:
— Не плачь, слезы сил не прибавят. А нам с детьми маленькими, да стариком далеко не уйти. Догонят чудины и всех нас убьют.
Высохли у мальчика от этих слов слезы. Почувствовал он, как силы у него прибавилось. Взял он опять в руки лук, вскинул его. Тетива легко натянулась. Увидела женщина это, обрадовалась. Говорит всем:
— Прячьтесь в ямы, и сверху дерном закрывайтесь, сидите тихо. А я с сыном к врагам нашим пойду.
Спрятались женщины и дети в ямы, сидят тихо, дети плакать не смеют. А мать с сыном к разбойникам потихоньку подбираться стали. Чудины в это время пировали. Говорит она сыну:
— Видишь разбойника, в латы с головы до ног закутанного? Чуэт-Ахкам его имя. Он главный разбойник. Если его убить, чудины разбегутся.
Стал мальчик целиться в Чуэт-Ахкама. Да только трудно чудина убить. Весь он в латах железных.
В это время Чуэт-Ахкам большой кусок мяса в зубы взял, одной рукой придерживает, а другой, в которой нож, перед самым ртом отрезает маленькими кусочками.
Сказала мать мальчику:
— Попади ему в нож.
Натянул мальчик тетиву, пустил стрелу. Попала стрела прямо в нож, тот вонзился в Чуэт-Ахкама и убил его. Испугались чудины, побежали в разные стороны. Решили: это домой охотники вернулись и на них напали.
Пришли мать с сыном в погост,позвали всех:
— Теперь уходить надо.
— Враги знают, где наш погост. Позовут новую силу и снова придут грабить.
Собрали женщины своих оленей, что по лесам паслись. Добро стали в короба складывать. А в это время охотники из лесу вернулись.
Похвалили мальчика:
— Теперь ты настоящий мужчина, будешь с нами на охоту ходить.
А времени мало. Надо новое место для жилья искать. Жалко всем с Нотозера уходить, да делать нечего. Стали добро на оленей класть. На первого, самого сильного, оленя — короб с сушеной рыбой да вяленым мясом. На второго, самого смирного, самого мудрого, — слева мешок с разной кладью, а справа зыбку с малым дитем. Котлы, ковшики для супа, плошки на третьего. Верхом на оленей детей малых посадили. Оленей друг с другом связали одной хигной — веревкой, сплетенной из сухой травы. Хозяин первого оленя хигну через себя перекинул и потащил всех оленей за собой. А хозяйка за конец хигны держится, рядом идет, родимая душа, около самого хозяина. Так и пошли на новое место счастья искать.
Брат и сестра
В давние времена жили в одном погосте брат и сестра. Рано у них родители умерли. Сестра красивая девушка была. Многие парни на нее засматривались. А брату всего семь лет. Кто сестру сватать не приходил, всем она отказывала:
— Вот брат подрастет, тогда я замуж пойду. А то еще обижать его в доме мужа будут.
Так и жили они с братом вдвоем.
Пошла раз девушка на родник за водой, а ковшик дома забыла. Смотрит, у родника красный ковшик лежит, красивый, глаз не отвести. Набрала девушка этим ковшиком воды. А тут из леса Тала-медведь вышел.
— Раз,- говорит,- моим ковшиком воду набирала, быть тебе моей женой.
Испугалась девушка, что было сил домой побежала. Рассказала брату, как Талу у родника встретила.
— Не ходи больше в лес,- брат ей говорит,- сам воду носить буду.
И вокруг вежи город делать начал — забор из жердей, чтобы Тала не прошел. Хороший город получился, не пробиться через него Тале.
Много времени прошло, забыла девушка про свой страх и снова пошла в лес с подружками по бруснику. Тут ее Тала и подкараулил. Посадил в вукс — мешок кожаный, взвалил на плечи и понес к своей веже.
Пришли подружки из леса, рассказали брату, как Тала его сестру уташил. Поплакал брат: лет ему мало, сил немного. Но все равно пошел Талину вежу искать.
Пришел в лес. Стоит вежа Талы, а дверей в ней нет. Как войти не знает. Только три раза вокруг вежи обошел — сам в медведя превратился.
Закричал тогда брат грозным голосом:
— Отдай, Тала, сестру.
Вышел Тала, смеется.
— Иди, говорит,- вырасти из медвежонка в медведя, потом я с тобой бороться буду. Да смотри, чтобы тебя охотники не поймали.
Убежал брат-медведь в леса силу нагуливать.
Вид-то у него звериный, а ум человечий. Никакому охотнику его не достать, а Тала про это и не подумал.
Брат на оленей охотится, деревья с корнем вырывает и растет быстро, как медведи растут. Силу нагулял, пришел опять к Талиной веже.
— Выходи,- говорит,- бороться будем.
Вышел Тала, смеется:
Ты хоть силу и нагулял, да все равно я сильнее.
Стали бороться, побеждает Тала.
Испугалась сестра, из вежи выскочила.
— Не убивай,- говорит,- моего брата, отпусти на волю.
Отпустил Тала его. Подбежала к брату сестра:
— Моя жизнь уже пропала, так ты хоть свою не губи. Обойди вежу Талы три раза в обратную сторону — человеком станешь.
— Нет,- брат ей отвечает,- Пока я медведь, у меня сил будет столько, сколько у Талы.
И ушел опять в лес силу нагуливать.
А Тала хвастает:
— Найдут охотники твоего брата. Сил у него много, хитрости мало. А меня никто не победит, пока не узнает, где смерть моя.
«Вот бы у Талы узнать, где смерть его»,- думает сестра.
Накормила его однажды получше и стала выпытывать.
Тала и сказал:
— Надо пошевелить камень, что у озера лежит. Откроется тропинка. Пойдешь если по ней, медведя встретишь. Скажешь ему: «По Талиному велению иду». Потом волка встретишь, тоже самое сказать надо. Потом россомаху. Тропинка к большому озеру приведет. У берега лодочка без весел. Сказать надо: «Вези лодочка, так Тала велел». Она сама на остров привезет. Там орел сидит, у него три яйца. Вот в них-то моя смерть.
Запомнила все это сестра, стала брата поджидать. Он нет-нет да навещал сестру потихоньку от Талы. Рассказала ему сестра про Талину смерть. Обрадовался брат, обошел вежу три раза и человеком стал. Только сила у него медвежья осталась. Пошел на берег озера. Много камней перекатал, пока нужный не нашел, под которым тропинка оказалась. Пошел по ней — встретил медведя.
— По Талиному велению иду,- сказал брат, и медведь пропустил его.
Дальше волка увидел.
— По Талиному велению иду,- опять сказал брат. Пропустил и волк.
Россомаху встретил. Сказал ей:
— По Талиному велению иду.
Лодка без весел на остров перевезла.
А вот что орлу сказать надо, хитрый Тала не сказал сестре.
Стал брат с орлом бороться. Выкатилось из гнезда одно яйцо. Наступил на него брат. Тала, хоть и далеко был, тут же почувствовал: кто-то к его смерти подбирается. Побежал к камню, пошевелил его, тропинка открылась. Всех своих сторожей Тала с собой взял. Добежали они до озера, а лодки нет. Пришлось им вплавь на остров добираться. А брат уже у орла второе яйцо отобрал. Тут у Талы почти и сил не осталось, еле плывет. Видит брат: Тала уже близко, а с ним все звери Талины. Из последних сил до третьего яйца дотянулся, разбил его.
Тала в тот же миг утонул.
А орел, что Талину смерть берег, был ему верным слугой.
Схватил он брата и улетел с ним в небо. Там они оба в полярные сияния превратились.
Так и не дождалась сестра любимого брата. Вернулась в погост, долго его оплакивала. А как зима настала и ночь полярная пришла, засверкало на небе полярное сияние.
Вышла как-то девушка на улицу, слышит, будто брат ее зовет. Подняла голову — а он сиянием на небе ходит.
И вспомнила она старое поверье: если две палочки, гладко оструганные, в снег воткнуть, да покрутить ими до скрипа в снегу, то лучик сияния к ним опустится.
Острогала она быстро две палочки, воткнула в снег, лучик от сияния к ним и потянулся.
А по нему брат ее любимый на землю спустился.
Погостил у нее немного, а в полночь ему опять на небо надо.
Так и живут теперь брат и сестра — ждут чистую морозную ночь, чтобы вновь встретиться.
(с) Дочь Луны
