ИГИЛ. ПСИХОЛОГИЯ ЯВЛЕНИЯ
Во имя Господа, Всемилостивого, Всемилосердного
Продолжая серию очерков об Ираке и путешествии к святым местам, я вновь обращаюсь в воспоминаниях к посещению лагеря беженцев — лица женщин, детей и стариков живо предстают перед взором памяти, как будто я до сих пор четко наблюдаю их перед собой.
Что, какое нечеловеческое зверство может подвигнуть одних людей творить такое над другими? Записывать на видео акты каннибализма и насилия над шиитскими детьми, бахвалиться этим в эфире и прикрывать свои мерзости именем Аллаха? Как было бы просто сказать, что, говоря об ИГИЛ1, мы имеем дело с иной формой жизни. Но самое страшное — как раз в том, что они — люди.
Разобраться в их психологии — психологии людской бесчеловечности — означает найти ключ к методам противостояния агрессии, прежде всего — на идеологическом фронте, ради предотвращения распространения подобных явлений в будущем.
Как ни странным покажется на первый взгляд, но существенную помощь в этом могут оказать публикации А.Никонова, известного атеиста и исследователя религий как социального явления. Я не случайно обращаюсь именно к его трудам, поскольку, относясь с ярко выраженной антипатией ко всем мировым религиям, не исключая и различные направления Ислама, Никонов одновременно свободен и от тенденциозности в подходе к изучению психологии религиозного сознания. Свое исследование он рассматривает как сугубо научный анализ, поднимаясь уровнем выше над догматическим богословием любого рода. Именно таким образом, рассматривая беспристрастным взором, с высоты объективной критики, открывающуюся картину, мы можем лучше понять и психологию ваххабизма, в контексте культурной среды, в которой он зародился и которая, несмотря на минувшие века, претерпела лишь незначительные трансформации, продолжая вскармливать его и сегодня в изначальной первобытной форме.
В отдельных статьях мы уже исследовали психологию ваххабитского реваншизма, нацеленного на реставрацию первоначального («праведного») халифата образца VII столетия нашей эры, замешанного на идеологии арабского национализма2. Нет смысла повторять здесь все тезисы этой работы, достаточно упомянуть лишь о том, что представление об арабском народе как носителе «чистого Ислама», благодаря ниспосланию Корана на его языке, причудливым образом переплетается с националистическими традициями, уходящими корнями вглубь доисламской эпохи, то есть — так называемого периода джахилии.
Для арабов того времени, предшествовавшего приходу Ислама как религии личных отношений с Создателем и личного спасения, характерен исключительно племенной, коллективистский образ мышления, в котором человек — ничто, а племя — все. Мы еще остановимся на этом моменте дальше. Пока ограничимся аналогией с нацистской Германией, в которой «фюрер думал за всех», «личность — ничто, а государство — все», чтобы отдавать себе отчет в том, что, сталкиваясь с радикальными реваншистскими исламистскими организациями, мы имеем дело с профашистской идеологией в чистом виде, лишь внешне облаченной в одеяние мусульманской терминологии. В этом ключе фашистские зверства в Сирии и Ираке воспринимаются уже не иначе, как закономерное практическое воплощение человеконенавистнической идеологии. Однако, остается открытым вопрос о том, каким образом ее семена дают всходы в сознании масс.
Для понимания этого вопроса мы и обратимся к трудам А. Никонова, ссылающегося, в свою очередь, на результаты исследований советских и зарубежных психологов, слова которых, на мой взгляд, не нуждаются в каких-либо дополнениях или комментариях.
Никонов пишет в своей работе «Опиум для народа: религия как глобальный бизнес-проект»:
«…Этнограф и историк Эдуард Тайлор полагал, что мышление первобытного дикаря ничем, по сути, не отличается от мышления современного человека, и человек каменного века был так же логичен, как и мы. У французского психолога Люсьена Леви-Брюля было иное мнение на этот счет. Он полагал, что в примитивных сообществах люди имеют дологическое мышление (которое я бы назвал природным, синтетическим или животным). И в нем преобладают «коллективистские», а не «индивидуалистические» представления о мире»3. Неправда ли, слова эти заставляют звучать в душе определенные нотки, напоминающие о том, что где-то мы уже сталкивались с подобным? Естественно, если личность — ничто, то и акт ее бечеловечного уничтожения не представляется в мышлении дикаря каким-то нечеловеческим варварством. Даже на скамье подсудимых он, перед лицом неопровержимых доказательств, совершенно искренне не отдает себе отчета, о чем идет речь и в чем его, собственно, обвиняют.
Впрочем, возможно, мы слишком рано проводим параллели? В таком случае — слово советскому исследователю Лурии. С целью подтвердить или опровергнуть данную теорию экспериментально, он отправился в один из самых дальних и неразвитых кишлаков Узбекистана, чтобы исследовать психологию местных дехкан. И пришел в результате к интересным выводам.
«Результаты удивили ученых. Скажем, любой цивилизованный человек увидит геометрическую общность между окружностью и недорисованной окружностью с «выкушенным» кусочком дуги — потому что обе эти картинки объединяются абстрактным геометрическим понятием «окружность». Туземцы этого не видели. «Что же общего между ними, если вот это — монета, а это — неполная луна?» — недоумевали они, тыкая заскорузлыми пальцами в картинки.
Крестьянину показывают четыре рисунка: молоток, пила, топор и полено. Какой предмет лишний? Вот как рассуждал некий Рахмат:
— Ничто не лишнее, все они нужны... Смотрите, если вам нужно разрубить что-нибудь, например, полено, вам понадобится топор. Так что все они нужны!
Ему попытались объяснить принцип решения этой элементарной логической задачи на другом примере. Вот смотри, Рахмат, есть трое взрослых и один ребенок. Кто лишний в группе? Конечно, ребенок, потому что остальные — взрослые!
— Нет! — не согласился узбек. — Нельзя мальчика убирать! Он должен остаться с другими! Все начнут работать, и, если им придется бегать за разными вещами, они никогда не закончат работу, а мальчик может бегать за них. Мальчик научится, и это будет лучше — они смогут вместе хорошо работать.
...
Ранее психолог Выготский установил, что подобный тип мышления присущ малым детям: ребенок сравнивает предметы по любому их случайному признаку — цвету, форме, размеру. Однако в процессе рассуждений в его маленьком мозгу происходит «соскок» — он забывает, какой признак принял для первичной классификации, и начинает валить предметы в кучу уже по какому-то иному признаку »4.
Здесь следует, конечно же, извиниться за объем цитаты, однако, она в полной мере раскрывает характер любого сектантского мышления, не позволяющего поставить под сомнение в равной степени тексты преданий или указы вышестоящего начальства. И вот перед нами — наглядное подтверждение последнего тезиса:
«Неутомимый Лурия предлагает темным людям следующую задачу. На рисунке стакан, бутылка, сковородка и очки. Что лишнее? Как вы уже поняли, лишнего ничего нет. Все в хозяйстве пригодится!
— Эти три подходят, — говорит очередной крестьянин, — но я не знаю, зачем ты сюда положил очки. Нет, пожалуй, они тоже подходят! Если человек плохо видит, ему приходится надевать очки, чтобы пообедать.
— Но один человек сказал мне, что одна из этих вещей не подходит к группе, — пытается Лурия направить селянина на путь истинный. Что же отвечает селянин?
— Может быть, это у него в роду — думать таким образом. А я скажу, что все они подходят. В стакане нельзя варить пищу — в него можно наливать что-нибудь. Для готовки нужна сковорода, а чтобы лучше видеть нужны очки. Нам нужны все эти четыре вещи — вот почему их положили вместе.
Чувствуете, как работает у них мозг? Раз положили, значит нужно. Зря не положат. Хозяин сказал сделать, значит, нужно сделать без рассуждения. Начальник зря не скажет. В такой детский мозг достаточно вбить один гвоздь догмата, и вся конструкция слепой веры будет на нем держаться. Проще всего управлять простыми людьми. Потому что те, кто поумнее, сто раз спросят, почему нельзя, при каких именно условиях нельзя, и кому это выгодно. И если ответ их не удовлетворит, нарушат запрет с большей готовностью, а главное, с минимальными душевными угрызениями...»5.
Никонов пишет, ссылаясь на опыты психологов, о том, что дикари — это, по сути, вечные дети, для которых весьма характерна неразвитая инфантильная логика. Только, как показывает практика, они могут проявлять себя как исключительно жестокие дети, подобных которым, хочется надеяться, мы не встретим в наших детских садах, школах и окрестных дворах.
Опять-таки предвижу возражения оппонентов касательно того, какое отношение все вышесказанное имеет к следованию определенной традиции, а, главное, к восприятию таковой?
Анализ дикарского мышления, проиллюстрированный А. Никоновым на примере одной простой русской сказки, позволяет ответить и на этот вопрос достаточно четко. Да, дело не только в том, что определенная категория людей (достаточно многочисленная!) следует определенным традиционным преданиям, слепо воспринимая их как достоверные, практически наравне с Божественным Откровением Корана, даже не требуя к тому доказательств. Проблема на самом деле — глубже, и сводится к тому, какие выводы нецивилизованный фанатик делает из услышанного им предания. Итак, для начала — иллюстрация, приведенная А. Никоновым в его книге:
«Вспомните самую популярную детскую сказку «Курочка Ряба». Жили-были дед и баба, и была у них курочка Ряба. Она снесла им золотое яичко. Дед бил-бил — не разбил, баба била-била — не разбила. Бежала мимо мышка, хвостиком махнула, яичко упало и разбилось. Плачет дед, плачет баба. А курочка говорит им: «Не плачь, дед, не плачь, баба, снесу я вам новое яичко — простое, а не золотое». Всё.
Открыв рты, дети слушают эту ахинею… Почему дед и баба не обрадовались халявному золоту? Для чего они пытались испортить дорогую вещь? Почему дед не прихлопнул грызуна-паразита, бегущего к яйцу? Как слабой мышке удалось сделать то
