Записки Дикого Кошандра. Растворившийся
Он был не такой как все. Нет, он не отличался броской внешностью, экстравагантным гардеробом и эпатажным поведением. Наоборот, по поводу типового абриса лица и неспортивного телосложения он не страдал, к внешнему виду относился с изрядной долей пренебрежения, одежда, не требующая частого ухода, нестриженые волосы и перманентная небритость были его повседневным стилем, и мало кто из его небольшого круга общения мог припомнить какую-то запоминающуюся выходку. Но ярлык «белой вороны» сидел на нем давно и прочно...
Он мог взяться за копеечную работу или сделать что-то вообще бесплатно, отказавшись от сулившего неплохие барыши «движняка». Потому что неинтересно.
Любимой его присказкой была фраза «Гвоздь надо забить так, чтобы через полвека на нем можно было повеситься». Устроившись на очередную работу, он отправлял коту под хвост все, что доставалось в «наследство» и начинал все заново. Потому что ненадежно, неправильно, нелогично.
Он не ратовал за благотворительность, не рассказывал взахлеб о переведенном за руку через дорогу первоклашке, вызыванной для свалившегося на остановке бомжа «скорой», поданной милостыне или отобранном у дворовой малолетней банды котенке, но никогда и никому не отказывал в той помощи, которая была в его силах. Потому что нельзя иначе.
С женщинами он общался уважительно, но без лишней лести, не поддаваясь чарам их природных прелестей, и оказаться в его постели удавалось единицам. Потому что должны быть чувства.
На него было бесполезно кричать, кидаться с кулаками, и уж тем более, пытаться оскорбить — он спокойно воспринимал все потоки словесной грязи, не пытался защититься или оправдаться. Потому что нельзя давать повод и идти на поводу.
С ним легко было общаться, он просто и незаметно вливался в любую компанию, но при этом он ненавидел и всячески избегал вечеринки, пьянки, фуршеты и другие скопления знакомых и малознакомых людей. Потому что ложь, показуха и пафос.
Он разбирался в технике, умел многое починить и сделать своими руками, но мог бросить начатое на несколько месяцев, а то и лет, или просто не пользоваться шкафом со сломанной ручкой. Потому что есть дела поважнее.
Порядок, прилежность и чистота были его пунтиками в быту, но в жизни постоянно присутствовали бардак, неурядицы и сплетни. Последних было особенно много. Потому что непонятно.
Врать он не умел и не любил, предпочитая заливистому «свисту» умалчивание, недоговаривание и подстановку обстоятельств. Потому что грабли.
Здоровьем своим он особо не интересовался, никаких режимов дня не соблюдал, ограничений по физическим нагрузкам не признавал, переносил простуды и мигрени на ногах и злился на самого себя, когда природа брала свое и вынуждала его обращаться к врачам или принимать продукцию фармацевтической промышленности. С температурой на работу, без определенных различий двадцать часов за рулем или на физической работе, сутки или двое без сна — это было в порядке вещей. Потому что есть слово «надо».
Несуразность, нелогичность, отсутствие каких-либо стандартных правил и стереотипов были основой его жизни. Перейти оживленный проспект в четыре полосы наискось, забраться в редкий выезд на природу на практически отвесную скалу, полдня сбрасывать снег с крыши пятиэтажки без страховки, закурить рядом с автозаправкой, опробовать самый жуткий аттракцион в парке или просто посидеть на балконе одиннадцатого этажа, свесив ноги вниз — такие поступки были для него столь же обычным и привычным делом, сколько привычным и обычным для него было ждать месяцами первого шага от понравившейся девушки, проверять несколько раз устойчивость табуретки, подолгу решать ехать в командировку поездом или лететь на самолете, ну, или просто спуститься по лестнице, вместо того, чтобы воспользоваться лифтом. Потому что не страшно когда высоко, страшно когда неуверен.
Он решительно не понимал, зачем нужны дни рождения, праздники и подарки, кроме того, как устраивать их близким людям и дарить просто так — без повода. Потому что давать приятнее, чем брать.
Его расчетливость принимали за паранойю, любовь — за ревность, умение скрывать эмоции — за равнодушие и холодность, правдивый цинизм и трезвый сарказм — за хамство и зависть. Его не любили, но уважали. Не выносили на дух, но терпели. Пытались использовать и становились зависимыми. Предавали и пытались вернуться. Били ножом в спину и улыбались в лицо, а он улыбался в ответ и глотал обезболивающее. Над ним смеялись, а он менял их жизнь.
Он не извинял, но давал шанс все исправить, прощал, но не забывал. Меланхоличный холерик и флегматичный сангвиник одновременно. Непредсказуемый, но логично-последовательный. Воплощение нонсенса в мире, подчиненном правилам, законам и принципам. Человек, которого не могло быть в принципе.
И его не стало. Потому что чужая ошибка и стечение обстоятельств. Но аура его странности осталась.
Он как будто растворился в окружающем мире. Как небольшая ложка сахара в большой чашке крепкого и горького кофе.
Потому что не такой, как все.
